с животными явно теплее, чем возле полога шатра, завернувшись в подстилку!

Оттуда ее никто не выгонял – она нарочно устроилась в стороне от места, где ночевали рабы, которые смотрели за животными.

Стадо кочевью Фараджа принадлежало огромное. Помимо мамонтов, имелись сотни голов зубров и не один десяток длинношеих единорогов-эласмотериев. И по зимнему времени все они спали, сбившись в кучу. Даже мамонты укладывались почти вплотную друг к другу, рядом с остальным стадом.

Рабы тоже укладывались вповалку – там, где спали самки зубров с подросшими за осень детенышами.

Накато пошла туда, где ни один здравомыслящий раб спать не улегся бы, даже рискуя замерзнуть морозной ночью – к мамонтам.

Эти животные славились спокойствием и миролюбием. Чтобы вывести из себя мамонта – следовало постараться. Однако они были слишком огромны. Чуть шевельнется во сне животное – и беспечный раб, пригревшийся возле заросшего длинной шерстью бока, окажется раздавлен. Либо лишится ноги или руки, останется с раздавленными ребрами – а это тоже смерть, пусть и немного отсроченная.

Но ведь она – не одна из рабынь. И придавленная мамонтом нога ей не страшна.

Главное – подняться утром пораньше, чтобы никто ее здесь не обнаружил. С этой мыслью она пригрелась рядом с громадным плечом одной из старых самок и заснула.

*** ***

Должно быть, поздний зимний рассвет сыграл с ней злую шутку. Накато проснулась от звуков разговора совсем рядом.

Она распахнула глаза и уставилась в светлое белесое небо, роняющее редкую мелкую сухую снежную крупу. Едва удержалась от того, чтобы не вскочить на ноги в тот же миг – до нее вовремя дошло, что двое беседовавших мужчин ее не видят.

Мамонт, у бока которого прикорнула, лежал на том же месте. Должно быть, еще было слишком рано – так что животных пока что не выгоняли на выпас.

Голоса рабов звучали где-то в отдалении, глухо. Те, кажется, еще и не чесались – хоть успели попросыпаться.

Голоса двух мужчин звучали куда ближе.

Накато потихоньку подобрала под себя ноги, приподнялась и села, стараясь, чтобы ее не было видно из-за лохматой туши лежащей самки.

- А у меня жена и двое детей здесь остаются, - ворчливо говорил один из мужчин. – Ты-то жену себе в шатер не взял! У тебя и доли в стаде нет.

- Ты что же, самому вождю не веришь? Не доверяешь его мудрости?

- Мудрость нашего вождя в последние декады – это капризы его новой наложницы, якобы шхарт! Где была эта шхарт, когда моему отцу голову разрубили топором, а мать пала от случайной стрелы?

- Не в первый раз на кочевье совершаются налеты. И не в последний. Тебе ли не знать!

- Только всякий раз прежде Фарадж находился на месте – в своем шатре и со своими людьми. А ныне?

- Ты не хуже меня знаешь, почему, - возразил снова молодой.

- Я знаю, - хмуро отозвался первый. – Я знаю…

- Мы же на расстояние трех дней отъезжали! И никого вокруг нет. И не видать! Не будет новых налетов. Тем, кто приходил, еще не одну декаду раны зализывать! И Фарадж поступает мудро, оставляя кочевье на прежнем месте. Никто не станет искать нас там, где едва отбили нападение.

Ответом послужил недовольный вздох.

Смысл был предельно ясен: все эти рассуждения означали одно – глава кочевья рассчитывает на удачу. Вот только удача – в ведении всемогущих богов, а оскорблять их неверием опасно. Куда опаснее, чем оставлять кочевье без защиты самых сильных воинов. Но что же выходит – Фарадж снова намеревается уехать? А кочевье остается на прежнем месте…

- Вождь делает то, что принесет пользу всему кочевью, - проговорил молодой.

- Уж больно ты мудр – прямо не по годам, - проворчал старший воин.

- Да уж каков есть! А ты только ворчать можешь.

- Я просто не понимаю. Для чего, для чего нужно столько желтой краски?! Фарадж скупил за эти декады столько, что можно всю степь ею выкрасить, и еще останется! Краской забиты несколько шатров, а он снова хочет ехать за нею. Не понимаю, - в голосе прозвучало неподдельное отчаяние.

Накато поерзала и похлопала осторожно ладонью по плечу мамонта. Старая самка склонила голову – вроде как поняла, что девушка ее успокаивает, чтобы полежала еще смирно.

Так Фарадж, выходит, скупает желтую краску – оттого так подолгу и отсутствует? Вот так дела! Что это он задумал?

Накато смутно ощущала, что действия главы кочевья как-то связаны с предыдущими событиями. Только как? Что за досада – она всего-навсего глупая степнячка! Ее знаний недостаточно, чтобы полностью осмыслить происходящее. Да по правде сказать, у нее и особых знаний нет – даром, что года три назад она полгода с лишним проучилась в школе на равнине. А перед тем – выучилась читать и писать. И даже считать!

Увы, всего этого, оказывается, недостаточно.

А эти двое – видимо, разведчики, которых Фарадж отправлял в степь. Воины постоянно уезжали и после нескольких дней возвращались к становищу.

Выходит, Фарадж покидал кочевье, чтобы ездить за желтой краской? Должно быть, скупал ее у других племен – тех, что обитали ближе к озерам. Но для чего она ему в таком количестве?

Да, желтая краска – самое ценное, что есть в степях. Это Накато знала.

Спохватившись, взглянула на светлеющее небо. Солнце уж показалось, должно быть, показалось на востоке! Вон, и голоса рабов-пастухов зазвучали громче и ближе.

И Рамла наверняка уж хватилась ее. Накато принялась осторожно выбираться, стараясь никому не попасться на глаза. Не хватало еще, чтобы кто-то решил, что она нарочно подслушивала!

Глава 19

- Холодно, значит, стало тебе, бедняжка, - протянула со злым ехидством Рамла.

- Ночи холодные, госпожа, - захныкала Накато. – Зима близко!

И мысленно сама себе усмехнулась. Да она в бытность свою рабыней в родном кочевье так жалобно скулить не умела! Эх, и похвастаться не перед кем, никто не похвалит. А ведь когда-то представить не могла, чтоб осмелиться на нытье! Брат за такое хлестал плетью нещадно.

- Я твои ночи согрею, пятнохвосточка моя, - ласково пропела ведунья.

Накато и представить не могла, каким образом Рамла намерена выполнить свое обещание. Она слишком изумилась, услышав обращение – до сих пор хозяйка ни разу не называла ее именем маленькой степной ящерицы, что водилась в местах, близких к горам.

И вот