приблизительно, – тебе, как женщине, наверное, не понять… Я

ведь просто захлебываюсь во всём этом… Да если бы они были ещё более или менее, а тут. .

– Что «тут»?

– Да несколько дней назад попал к одной такой, что до сих пор тошнит. .

– Даже так? – ещё более удивлённо, со специальной усмешкой, замечает Элина.

Зря она, конечно, подначивает, но сегодня и впрямь хочется лишь одного – взять и вывалить

кому-то всё, что есть, если уж это заготовлено. Так что, чуть помявшись ещё, походив вокруг да

около, Роман всё-таки начинает рассказывать. Сначала – о последней Зойке с её тараканником,

затем – о других наиболее впечатляющих по душевной грязи приключениях. Ну, а потом: дальше-

больше. Никогда ещё ни перед кем, тем более перед женщиной, Роман не исповедовался и даже

не знает толком, в каком свете подавать своё откровение. Некоторые приключения невольно

волнуют его самого, но перед Элиной он раскрашивает их в самый непривлекательный цвет. А ведь

в исповеди Элине даже что-то есть. Перед Серёгой не вышло бы истязать себя вот так – на полную

катушку. Этот-то суд будет куда взыскательней и строже. Где-то на втором плане сознания, правда,

хочется одёрнуть себя: да что ж ты выбалтываешь-то всё? Она просто выставит тебя сейчас. И

чаёв её с молоком из фиолетовой чашки ты уж никогда больше не увидишь. Или просто выслушает

с показным сочувствием и промолчит. Но своё мнение составит. Но это её мнение – не дай Бог

никому.

Однако, тут выходит что-то другое. Все его истории Элина почему-то не слушает, а просто

впитывает своими ёмкими карими глазами. А если на минуту замолчишь, то даже осторожно, уже

без прежней усмешки подбадривает нарочито-невинными вопросами. Впрочем, теперь и само её

молчание похоже на просьбу не останавливаться. И как это понимать? Да так, что Элину его

похождения волнуют! Это ясно, как день. Никаким презрением, которое он пытается в ней создать,

нагнетая максимальное количество грязи, чтобы получить потом достойное осуждение, тут,

кажется, и не пахнет. Так что же он делает тогда? Всё-таки кается или постепенно, сам не желая

того, превращается в какого-то странного соблазнителя? Во всяком случае, никакого

самобичевания на глазах осуждающей толпы тут не получается. Ничего, кроме смущения и некой

мягкой гипнотической податливости на каждое его слово, он в своей чистейшей слушательнице не

64

видит. А может быть, ей и самой есть, что рассказать о себе?

Что ж, проверим. Пусть этому поможет пауза – великий психологический приём. Как будто всё

уже рассказав, Роман отворачивается и смотрит в окно на светящиеся разноцветные квадратики

противоположного дома. Сейчас, уже хотя бы для того, чтобы как-то смягчить его, теперь уже явно

мнимое самобичевание, слушательница должна ответить чем-то подобным. Логика беседы именно

такова.

Элина некоторое время выжидающе смотрит на гостя. Потом встаёт и подтягивает кран, из

которого, как она теперь замечает, нудными каплями сыплется вода.

Жаль Серёгу, жаль. Он счастлив и горд своим редким целомудренным браком, он надышаться

не может на жену. А тут всё иначе. Не может чистота совмещаться с таким порочным блеском глаз,

с дрожанием пальцев, закручивающих кран.

– Ну, ничего, ничего, – говорит Элина, садясь за стол напротив, – я в детстве тоже в кого только

ни влюблялась…

– В детстве? Влюблялась? – иронично хмыкнув, отвечает Роман, словно легонько отвергая её

явно неравноценный ответ.

– Да, конечно, – соглашается она, – у тебя совсем другое…

– А мужчины у тебя были? – вдруг совершенно неожиданно, но совсем спокойно и по-свойски,

как Бог или совесть, спрашивает Роман, понимая, что сейчас она всё ещё находится в настроении,

созданном его историями.

– Ну что ты… только Сережа, – растерянно бормочет она и, столкнувшись с его насмешливым,

отчего-то всезнающим взглядом, вдруг виновато роняет, – хотя…

А вот теперь лучше снова отвернуться. В одном окне противоположного дома, в глубине

комнаты женщина, сидя на диване, кормит грудью ребёнка, в другом – семейство ужинает за

самоваром: надо же, городская, вроде бы, квартира, четвёртый этаж и – деревенский самовар!

Чего не бывает на свете!

Элине сейчас помешает даже взгляд. Ну, что может значить какое-нибудь единственное слово,

особенно вот такое простое, как «хотя», которое мы произносим без конца? Да ничего. Элина же

этим, повисшим в воздухе «хотя», влипла так, что теперь ей потребуется очень много прочих слов

для того, чтобы как-то выплыть на внезапно потерянный берег. Но полностью выплыть уже не

получится. И, в общем, на целомудренном семейном счастье Серёги можно поставить крест. Что

верно то верно: психология – вещь великая, как утверждает этот Костик – идиот.

– Теперь это, наверное, уже не считается, – как-то отстранённо и монотонно произносит Элина,

– был у меня один спортсмен… лыжник. Как раз перед Серёжей. Не он, так мы с Серёжей,

наверное бы, и не жили. На близость с Мишкой я решилась, потому что собиралась за него замуж.

Мои родители были как раз в отпуске, я пригласила его домой. А он в первое же наше утро будто

белены объелся. Решил, видно, что теперь я у него в руках, и заговорил со мной уже как с какой-то

сообщницей о том, как квартиру у моих родителей оттяпать и сколько денег с них стянуть.

Естественно, я его тут же и выставила. Обидно было до слёз. Вроде, взяла и ни за что ни про что

испортила себя. А как потом перед настоящим мужем предстать? Сделать, как моя подруга: в

первую ночь бритвочкой чиркнуть по ноге, чтобы кровь была? Но я решила иначе. Я поняла, что

если у меня сейчас же появится другой мужчина, тот, который действительно станет моим мужем,

то он ничего не поймёт. Он и для меня будет как первый. А ещё, конечно, мне хотелось тут же

вытеснить из памяти этого дурака. Так и появился Серёжа…

– Это было вечером? – уточняет Роман.

– Вечером…

– Вечером того же дня после занятий, – добавляет он, вспомнив взволнованную историю друга

о таком его романтическом знакомстве.

– Да, так оно и было. Видно, Серёжа тебе рассказывал…

Что ж, теперь время очередной паузы. Можно молчать и наблюдать, как нарастает её

внутренняя суета и беспокойство.

– Да уж, ловко ты его сделала, – отвернувшись, грустно произносит Роман. – Ты, наверное,

даже простыней не сменила… Не менять их было даже выгодно… Для яркости фактов, так

сказать…

Некоторое время они оба молчат. Роман поворачивается к Элине и сталкивается с её

красивыми, расширенными от страха глазами. Теперь она видит перед собой не какого-то

случайного мужчину с