Катарина схватила Дарью за руку:

– Возможно, ты и правда спала. Вначале. А потом ты могла проснуться, например, отрезкого шума или голосов.

– Ничего подобного не было.

– Ты проснулась, подошла к окну и…

– У вас нет доказательств. Одни домыслы и предположения. Возможно, услышала, возможно, проснулась, возможно, подошла. А почему вы не идете дальше, а? Давайте сразу обвините меня в убийстве Нины. Ну, чего молчите? Не стесняйтесь, мы же здесь одни. Говорите.

Катка хранила молчание.

– А хотите, я вам помогу? – кричала Дарья, брызгая слюной. – Возможно, я проснулась, спустилась вниз, и пока Галька копалась в туалете, а Кларка торчала в коридоре, вернее, на кухне, я зашла в гостиную и задушила Нинку. Теперь вы довольны? Еще нет? Хорошо. Хотите узнать, как я убила Галину и сбросила ее труп из окна шестого этажа?

– Перестань!

– Нет, не перестану. Я…

– Замолчи, сказала! Приди в себя.

Гришкова прислонилась головой к стеклу.

– Мучение… какое же мучение. Невыносимо жить с таким грузом на сердце. Мой сын не должен ни в чем нуждаться. Сейчас, кроме меня, ему некому помочь, я единственная надежда. Мне нужна, позарез нужна моя нынешняя работа.

– При чем здесь твоя работа?

– Я не могу ее потерять. Нина мертва, Галя тоже, денег занять не у кого. Меня спасеттолько работа.

– Даша, о чем ты говоришь?

Глотая слезы, Гришкова тихо – практически бесшумно – произнесла какое-то слово. Катка не расслышала, что именно слетело с губ девушки.

На все последующие вопросы Копейкиной Даша отвечала короткими «да», «нет».

Высадив Дарью у двухэтажного белого коттеджа, Катка услышала:

– Не ищите больше со мной встреч. Я отказываюсь с вами общаться. Мне попросту нечего сказать, а толочь воду в ступе – занятие бессмысленное. Спасибо, что подвезли.

– Даш…

Ни с того ни с сего Гришкова хохотнула:

– Помните рекламный ролик, в котором были такие слова: «Иногда лучше жевать, чем говорить»?

– Припоминаю.

– Так вот, я подписываюсь под каждым словом. Прощайте.

Она посеменила к калитке, оставив Катку, мягко говоря, в недоумении.

Дома Розалия Станиславовна огорошила невестку заявлением:

– Детка, у меня новость. С нами больше нет Евгении.

До Катки не сразу дошло, о какой Евгении идет речь, а вспомнив, что Женя – одна из учениц свекрови, она замерла.

– Как нет? А где она?

– Ушла, – Розалия откусила кусочек от круассана и, сделав глоток кофе, добавила: – В этом есть и моя заслуга.

– Что вы натворили? Куда она ушла? Евгения жива? Чем вы ее оглушили? Когда суд?!

– Типун тебе на язык, дура! Никого я не глушила. А Женька благодаря моим урокам наконец обрела счастье. Она ушла от нас, то есть прекратила посещать мои уроки.

– Неужели вы умудрились выудить из нее последние деньги?

– Очень смешно. Евгения встретила мужчину своей мечты! Удивлена? Они познакомились позавчера в торговом центре. Если бы не я, ни черта бы у Женьки не получилось.

– Хотите сказать, вы их свели?

Наташка, стоя у раковины, тихо засмеялась:

– А хорошая из вас, Розалия Станиславовна, сваха бы получилась.

– Это кто здесь рот открыл? Кому захотелось, чтобы его расстреляли и выслали посылкойв Баден-Баден?

Наталья мгновенно онемела.

Свекровь продолжила:

– Евгения – как теперь выяснилось, одна из самых способных моих учениц – неотступно следовала всем указаниям Ее Величества, то бишь моим. Вечером она отправилась в центр за шмоткой, а когда подходила к выходу, то совершенно случайно уронила на пол перчатку. Хотела наклониться, как вдруг вспомнила наш урок и платиновое правило: «Никогда не наклоняйся там, где могут наклониться другие».

– К чему вы клоните?

– Заткнись! Я не разрешала себя перебивать. И вообще, уйди с глаз долой, ты испортила мне все настроение. Не буду я ничего тебе рассказывать. Ни слова не скажу! И не проси, и не умоляй. Убирайся вон!

Катка развернулась, а Розалия заорала:

– Стой! Я тебя простила, слушай дальше. Короче, стоит Женька у входа и ждет, когда какой-нибудь импозантный мужичишка соблаговолит поднять ее перчатку. Ждет десять минут. Двадцать. Час. Ни одна сволочь не нагнулась. А Женька все стоит, я ж их учила – стойте насмерть.

– Так до скончания века простоять можно.

– Опять перебиваешь?!

– Простите.

– До скончания века она не стояла. Через полтора часа торговый центр закрывался. К Евгении подвалил охранник и говорит: че ты тут застыла, давай, мол, вали на выход. И вдруг… – Розалия засияла. – Женька повернулась, посмотрела на охранника и… пропала. Ее словно током шибануло!

Наташка затряслась мелкой дрожью:

– Батюшки! Током? В торговом центре? О-о-ой, горюшко-то какое. А чего у них там, провода оголились?

Розалия начала материться, а немного успокоившись, отчеканила:

– Натали, детка, тебе известно, что в древней Спарте делали с больными и некрасивымимальчиками?

– Э-э… отправляли на пластическую операцию?

– Кретинка неотесанная! Их в пропасть сбрасывали.

– Ах, а зачем?

– Затем! Судя по всему, однажды в компанию мальчиков по ошибке затесалась супербольная и супернекрасивая девочка, которую столкнули в пропасть первой. И я буду недалека от истины, предположив, что той уродине каким-то чудом удалось спастись и скрыться. А теперь угадай с одного раза, кто та девочка?

Ната пожала плечами:

– Понятия не имею.

– Даю подсказку, сейчас она находится среди нас.

– Где?

– В этой кухне!

Натали раскрыла рот, посмотрела на Катарину и с ужасом пробормотала:

– Господи, Розалия Станиславовна, за что же они вас так?

Свекровь вскочила. Ката закрыла собой Натку.

– Розалия Станиславовна, я вам куплю ювелирное украшение. Любое! На ваш вкус. Кольцо, серьги, браслет. Что захотите, только сядьте на место.