что каждая цивилизация развивается циклически и умирает в свой черед, но мировая война запустила механизм полного апокалипсиса и может положить конец этой цикличности и лишить человечество будущего.

«Кому известен финал? – пишет, находясь на грани самоубийства, рассказчик в конце “Зова Ктулху„. – Мерзость ждет и дремлет в пучине, тлен расползается по разрушающимся людским городам».

«Ктулху» напоминает повесть «Дагон», написанную в 1917 году, в которой Лавкрафт говорил о «безымянных существах», которые могут «подняться из прибойной волны» и уничтожить «жалкое, измученное войной человечество». Как Лавкрафта и его современников, нас также не покидает ощущение, что измученное войной человечество, создав соответствующие структуры и погрузившись вслед за тем в политическую апатию, решило отказаться от притязаний на существование. Изучая решения, принимавшиеся в прошлом столетии, мы готовы поверить, что «смертоносный свет» Ктулху высветил тогда вполне реальную постчеловеческую перспективу.

Замок

Франц Кафка умер в 1924 году; ему стало нечем дышать, легкие сгнили окончательно, и каждый приступ кашля сопровождался кровохарканьем. Туберкулез легких в начале прошлого века означал в большинстве случаев медленную смерть от удушья. Кафка постепенно захлебывался.

Но последние два года жизни были для него наиболее насыщенными разными событиями. Он встретил Дору Диамант, которая разгожгла финальный тусклый огонек в его личной жизни, полной страданий. Эта последняя любовь была не самой яркой. За пять лет до этого, в 1919 году, он начал переписываться с Миленой Есенской-Поллак. Она стала его редактором, а также его увлечением. Есенская занималась литературой и политикой, и сама была, очевидно, довольно зажигательной личностью. Все это делало ее влияние на жизнь Кафки гораздо более сильным, чем могли оказать предшественницы, такие как невеста Фелиция Бауэр (и свидетельства тому можно найти в дневниках писателя).

Есенская жила в Вене; их отношения начались с того, она влюбилась в творчество Кафки. Они познакомились после того, как она написала ему и попросила разрешения перевести его произведения на чешский язык. Ее восхищение его творчеством и романтические чувства, которые она испытывала, очевидны, но неизвестно, отвечала ли она на его пыл с такой же горячностью. В любом случае довольно серьезным препятствием на пути надежд Кафки стало наличие у Есенской мужа. Тот занимался литературной критикой. После того как в 1920 году стало ясно, что Есенская мужа не бросит, Кафка, судя по всему, решил прекратить с ней отношения, после чего они почти не переписывались. В последний раз они виделись в мае 1922 года. Но Кафка отдал Есенской все свои дневники за предшествующий период, что для этого крайне замкнутого человека было поступком экстремальным, подчеркивающим его чувства к ней.

Через полгода Кафка познакомился с Дорой Диамант, а осенью 1923 года переехал к ней из Праги в Берлин, что для него тоже было огромным шагом. Хотя их отношения были, безусловно, романтическими, она стала для него в первую очередь опекуншей и сиделкой.

По мере того как здоровье Кафки ухудшалось, странности и ужасы в его творчестве нарастали. После смерти писателя его друг Макс Брод назвал последние годы самым продуктивным периодом в его творчестве. В период с января по сентябрь 1922 года Кафка написал «Замок». Из его дневника (который он вновь начал писать в 1920-м) мы знаем, что в тот месяц, который он провел в отеле в чешском горном городке, он пережил «что-то вроде нервного срыва»: вселенский мрак, разрыв с Есенской и собственный организм загнали его в изоляцию. Писательство, однако, давало ему возможность «выпрыгнуть из ряда убийц; таково видение происходящего на самом деле»66.

Творчество давало ему возможность взглянуть на историю со стороны – не только на свою собственную печальную историю, которая близилась к концу, но и на всю историю начала XX века. В то время как другие художники и интеллектуалы воздевали руки, возмущаясь новым механизированным порядком вещей, Кафку больше беспокоило, что происходит с человеком, ставшим жертвой строящихся обществ нового типа, да и со всей вселенной. Его творчество – некая противоположность стилю Лавкрафта; места действий его сюжетов абстрактны, но персонажи запоминаются силой смятения и боли. Пусть мироздание глухо к страданиям человеческого тела и разума и систематические усилия людей исправить положение тщетны, но Кафка просил не отчаиваться, а сострадать.

«Замок» венчает творчество Кафки, представляя собой сплав ужаса и отчуждения. Главный герой К. – землемер, с которым мы невольно отождествляем себя, – оказывается в лабиринте тупиковых ситуаций и маргинализации, пытаясь просто выполнить свою работу. Он ждет аудиенции в замке, а некие персонажи, похожие на марионетки, настойчиво напоминают ему: «Вы не из Замка, вы не из Деревни».

Хуже того, замок, «странно потемневший» в светлое время суток, напоминает читателю и образы готического ужаса, и иррациональную жуть современных жизненных лабиринтов. К. должен бороться с силами, называемыми просто «контролирующими органами», о которых ему сообщают, но с которыми он не может связаться, чтобы пробраться к недостижимому замку. Это действительно сверхъестественный элемент сюжета, на который стоит обратить внимание: герой изо всех сил пытается приблизиться к физическому местоположению замка, чтобы восстановить реальность, в то время как она меняется вокруг него (и под ним), а само сооружение становится фантасмагорией, уносящейся вдаль каждый раз, когда герою кажется, что он достиг цели67.

Тем временем какие-то непонятные «внешние службы» и «внутренние органы» с многочисленными служащими составляют досье на К. Цели их не объясняются, все это действует угнетающе, и в наш век тотального сбора и анализа данных этот ужас кажется пророческим. В создании подобных образов Кафка предвосхитил безумие «Бразилии» Терри Гиллиама и болезненные странности «Головы-ластика» Дэвида Линча. В тишине и секретности действуют ужасные силы, ставя под сомнение саму человеческую сущность.

Между Кафкой и нигилистическим хоррором, появившимся на холстах, экранах и страницах после 1918 года, дистанция очень небольшая. Писатель мог бы согласиться с мнением Лавкрафта о безразличии космоса к человеческому опыту. Однако, в отличие от Лавкрафта, Кафка не становится на сторону Вселенной. «В исправительной колонии» и «Процесс» – это истории не только о мучительном разрушении человеческой психики и человеческого тела, но именно об уничтожении человеческой сущности. В то же время Кафка парадоксальным образом заставляет нас и сочувствовать, и одновременно испытывать отвращение к бездушному бюрократу, одержимому механизмом, который ему поручено обслуживать, – настолько одержимому, что он принимает решение, отвратительное в своей безумной логике. Этот ужасный выбор мог быть сделан в лишь нашу эпоху, о наступлении которой возвестили пушечные залпы в 1914 году.

В июне 1924 года, получив известие о смерти Кафки, Есенская посвятила ему некролог. Она назвала его «отшельником, мудрым человеком, который отстранился от жизни».