— Уверен? — спросил Тискальщик, по-моему, лишь для того, чтобы как-то задеть Пса, завести его на новый спор.

А тот тяжело вздохнул и, повернувшись к Тискальщику, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— Тискальщик, неужели ты думаешь, неужели ты можешь хотя бы на мгновение допустить, что Хукет смирится со случившимся и спокойно проглотит полученную пилюлю? Если так, то ты его совершенно не знаешь. Думаю, он сейчас рвет и мечет. Думаю, он уже определил что мы обвели его вокруг пальца, и теперь полон желания сквитаться.

Вот тут-то я окончательно понял, что кадавры и плотоядные йеху ничуть не похожи. Ни один плотоядный йеху, предок собаки, не стал бы так разговаривать с человеком, да еще при этом таким образом глядя ему в глаза. Ему не позволило бы это сделать нечто, оставшееся от поколений, в течение которых собаки жили с людьми, являлись их слугами, некое оставшееся от многих предков послушание.

Я спросил у себя, имеет ли это такое уж большое значение? И туг же себе ответил, что, безусловно, имеет. Путь нам предстоит еще долгий, и все, что мне удастся узнать о своих попутчиках, наверняка еще не раз пригодится.

— Возможно, — неохотно признал древний чистюля. — Возможно, ты и прав.

— Я прав абсолютно, — сказал Пес. — Я хочу проверить, как охранная система действует против воздушных целей, поскольку уверен, что Хукет нападет на нас с воздуха.

— Да? — спросил Тискальщик. — Уверен?

— Конечно. Насколько я знаю, у Хукета кораблей нет и послать за нами погоню по воде он не может. Что ему остается? Купить парочку экранопланов? Вот это было бы вполне логично. Ты не находишь?

Сказав это, Пес победно оскалил зубы. Похоже, он ждал, что Тискальщик начнет ему возражать. Однако тот был совсем не дурак и хорошо понимал, что бывают ситуации, когда лучше помолчать, поскольку, возражая своему противнику, будешь выглядеть очень глупо.

На меня сказанное Псом тоже произвело большое впечатление. Осознав, куда он клонит, я почувствовал себя очень даже неуютно. Так и казалось, что вот сейчас из марева горизонта выскользнет парочка экранопланов и начнет с визгом пикировать на наш корабль.

— А когда она начнет действовать? — спросил я.

— Кто? — не понял Пес.

— Ну, охранная система.

Осторожно выглянув из-за надстройки, Пес тут же спрятался за нее обратно и сказал:

— Осталось совсем чуть-чуть. Сейчас она им покажет.

Тут я уже решил плюнуть на всяческую осторожность. Мне было интересно, как охранная система расправится с этим летуном. А насчет его стрельбы… Много ли настреляешь с кувыркающегося словно форель в горном ручье воздушного змея? Этот стрелок промахнулся в меня на полметра, когда я стоял неподвижно, полностью у него на виду. Стоит ли его так бояться? Я выскочил из-за надстройки, юркнул к фальшборту и присел за ним. Выстрела не последовало, и, выждав секунд десять, я слегка приподнялся, выглянул.

Катера все так же трудолюбиво разрезали волны, стрелок все так же висел под своим летательным аппаратом, и карабин был у него в руках.

Я подумал, что, наверное, ему трудно управлять своим змеем и одновременно держать в руках карабин. Возможно, для того чтобы не выронить, он его привязал? Я бы по крайней мере поступил именно так. Вот только зачем ему это все было нужно? Какой в этом всем был смысл? Почему он, этот стрелок, не даст своим товарищам знак, что пора закругляться? Я представил, как с высоты выгладит наш корабль, представил, что стрелок видит перед собой лишь пустую палубу, вдруг понял, осознал, почему он продолжает следовать за кораблем. Это было не предположение. Я чувствовал, я знал почти наверняка, я видел наш корабль его глазами, глазами человека, всю жизнь прожившего на маленьком островке, для которого старый катер является пределом совершенства.

Ну конечно, он просто не мог оторвать глаз от корабля. Выстрелив один раз и промахнувшись, он наконец-то осознал, что именно перед собой видит, и это зрелище его просто-напросто заворожило. И не собирался он дальше стрелять, поскольку и первый-то раз выстрелил лишь из ухарства, чтобы обратить на себя внимание. А теперь… а теперь он напрочь забыл о том, что к его рукам привязано оружие. Он смотрит на корабль и испытывает восторг, восхищение от того, что такой сложный и красивый механизм может существовать…

Причем все это время расстояние между летуном и кораблем сокращается…

Я хотел было крикнуть Псу, что он может сейчас запросто отключить систему безопасности, что этот летун намне опасен, но уже было поздно.

Очевидно, те, кто находился в катерах, тоже сообразили всю бесперспективность дальнейшего преследования. Повинуясь команде сидевшего в одном из них человека, катера резко свернули в сторону от судна, так и не дотянув до невидимой границы, за которой система безопасности начинала действовать. Как я убедился спустя какие-то секунды, им не хватало всего; лишь нескольких метров.

К несчастью, в тот момент, когда катера стали выполнять этот маневр, летательный аппарат стрелка все еще летел за кораблем. Слегка провисший тросик дал ему возможность пролететь еще несколько метров. Как только он натянется… Поздно.

Из надстройки корабля, словно чертик из коробочки, выскочила округлая, ощетинившаяся дулами двух крупнокалиберных пулеметов башенка. Еще мгновение она нацеливалась на летящую фигурку, а потом ударила короткая гулкая очередь.

Я смотрел.

Никакой брезгливости я не испытывал. Мне в заслоне приходилось видеть и не такое. Сожаление? О да! Глядя, как падает в море то, что осталось от летуна и его воздушного змея, я прекрасно понимал, насколько была бессмысленна эта смерть.

Только что могло изменить мое сожаление? Кому оно было нужно? Кому от него стало бы лучше?

И несомненно, я мог бы сейчас накинуться на Пса, попытаться ему объяснить, что по его приказу было убито живое, мыслящее существо. Причем убито оно совершенно зря, при таких обстоятельствах, при которых это можно было и не делать.

А дальше что? Какие у меня были доказательства? Ах, мысли и ощущения? Ах, у меня обнаружился некий дополнительный, иногда проявляющийся дар?

Вот именно — дар. И всем остальным о нем знать не обязательно. А если я о нем им сообщу, то сделаю очень большую глупость. Пусть даже во имя некой непонятной мне в данном случае справедливости, от которой не станет легче ни мне, ни Псу, ни даже тем, кто сейчас сидит в катерах и мечтает об оружии, способном в мгновение ока потопить наш корабль.

Так стоит ли вообще что-нибудь говорить?

Я выпрямился и прошел к своим компаньонам. Пес так и лучился радостью.

— Видел? — спросил он меня, как будто я мот не заметить действия его охранной системы. — Видел, как она… Ух, я, конечно, ожидал чего-то подобного… но так быстро и точно, по крохотному летающему змею…

— Видел, — сказал я. — Действительно, весьма эффективно.