История о том, как Бобби развалился в первой половине турнира, очутившись на последнем месте (в дележе), но в итоге в предпоследнем туре уже делил первое место со Спасским, рассказывалась много раз. В начале соревнования Фишер выглядел истощенным, наподобие Авраама Линкольна; его щеки ввалились, а под глазами образовались огромные темные круги, указывая на серьезное нездоровье.

По мере того, как множились его поражения и ничьи, становилось понятно, что этот турнир рискует стать самым катастрофичным в его карьере, падение могло даже затмить неудачу в Буэнос-Айресе. Бобби находился на краю бездны, угрожающей самому его существованию. Необходимо было как-то наладить игру, понять, что он делает не так; требовалось извлечь уроки из поражений, иначе карьера могла если и не закончиться, то наверняка запятнаться. Краткое пребывание на дне турнирной таблицы не означает неудачу, но долгое нахождение там, отказ от борьбы — означает.

К счастью, изыскав внутренние резервы, Бобби начал подъем. Его способности и характер позволили ему выплыть на поверхность. Он вернулся в турнир во второй его половине и закончил в полу-очке от Спасского. Его реакция — образец амбивалентности. Он испытывал огромную радость от того, что выбрался из бездны, в которой оказался в первой половине турнира, но его угнетало, что первый приз от него ускользнул.

На церемонии закрытия супружеская чета Пятигорских позировала для фотографов со Спасским с одной стороны и Фишером с другой. Последний со слабой улыбкой на лице выглядел немного смущенным, словно говоря: «Вообще-то я должен был выиграть турнир, и мне не в чем винить русских в этот раз… Дело во мне… и только во мне».

Борис Спасский, Грегор и Жаклин Пятигорские, Бобби Фишер (Санта-Моника, 1966 год).

Когда игроки покидали отель «Мирамар», чтобы разъехаться по своим странам и штатам, Бобби просто не стал этого делать. Не он первый из шахматистов так поступил. Как актер, остающийся в образе и отказывающийся покидать гримерную, или писатель, не желающий спускаться со своего чердака после написания книги. Нежелание рвать связь с местом, которое служило творческой мастерской многие часы, дни, недели и месяцы.

Через три недели после того, как все разъехались, Бобби всё еще оставался в «Мирамаре» в нескольких шагах от океана в окружении садов и пальм, вдыхая терпкий запах эвкалипта. Он плавал и гулял, и часто проводил остаток дня — и добрую часть ночи — за переигрыванием партий турнира, кляня себя за допущенные ошибки. Кто-то, наконец, ему сказал, что Пятигорские не будут вечно оплачивать его счета, поэтому, с неохотой он отправился домой в Бруклин.

В течение 1960-х Бобби Фишер продолжал свою иногда блестящую, иногда самовредительскую карьеру: он победил на турнире в Монте-Карло и невежливо отказался позировать для фотографии с его высочеством принцем Ренье, спонсором турнира, а на публичной церемонии, когда принцесса Грейс вручала ему призовой чек, он сначала разорвал конверт и пересчитал деньги, и только затем поблагодарил ее; он возглавил олимпийскую команду США на Кубе, где выиграл серебряную медаль, выступая на первой доске, и с бо́льшим почтением отнесся к Фиделю Кастро, которому подарил — с автографом — свою книгу «Бобби Фишер учит вас играть в шахматы». И в завершение покинул межзональный-1967 в Тунисе — хотя лидировал и практически обеспечил себе первое место — из-за отказа организаторов учесть его пожелания относительно времени начала партии. Пришедшему к нему в отель журналисту он не открыл дверь: «Отставьте меня в покое! — выкрикнул Бобби. — Мне нечего вам сказать». Бобби понимал, что выходя из турнира, он терял еще один шанс стать чемпионом мира, но решил не считаться с последствиями: Он, а не организаторы, будет решать, когда ему играть, а когда — нет.

Бобби Фишер и Фидель Кастро на Всемирной Шахматной Олимпиаде (Гавана, 1966 год).

Наиболее важным достижением Бобби в 1969 году стала публикация давно обещанной книги «Мои 60 памятных партий», — она вышла в издательстве Симон & Шустер. Любители шахмат приняли ее «на ура», она сразу стала сенсацией. За десять лет до этого тонкая книжица Фишера «Шахматные партии Бобби Фишера» приоткрыла дверцу в мозг тинэйджера, но подверглась критике за малое число примечаний. В новой книге, в его первой — и, как оказалось, последней — серьезной работе, Фишер был каким угодно, только не кратким. Его труд стал одной из самых точных и восхитительных шахматных книг из когда-либо написанных, соперничая, по меньшей мере, с книгами Тарраша, Алехина и Рети. Фишер, как и его предшественник Морфи — американский вундеркинд XIX века — не отличался особой эпистолярной плодовитостью, и публика жадно ловила каждое написанное им слово. В книгу 1969 года он не включил «Партию Столетия» 1956 года, зато в ней нашлось место для девяти ничьих и трех поражений — проявление скромности, вещь уникальная в анналах гроссмейстерской литературы. Фишер посвятил четырнадцать страниц подробному анализу своей ничьей против Ботвинника в Варне.

Бобби сначала хотел озаглавить книгу «Моя жизнь в шахматах», но затем передумал, вероятно, зарезервировав это заглавие для будущей автобиографии. Первоначально он собирался включить в сборник только пятьдесят две партии, но работа велась постоянно, он продолжал выступать в турнирах, и в итоге книга пополнилась еще восемью партиями. Работа заняла более трех лет.

Симон & Шустер находились в непрерывном напряжении, корректировкам в годы работы, казалось, не будет конца, а в один момент Фишер уничтожил все примечания, вернул книгу в издательство и попросил расторгнуть контракт. Вероятно, по причине нежелания раскрывать свои секреты конкурентам. Стороны пришли к финансовому соглашению, и планы по изданию были закрыты. Но через два года Бобби изменил свое решение. Ларри Эванс, написавший вступительные статьи к партиям, полагал, что намерение Бобби всё же закончить книгу диктовалось прагматическими соображениями: «Он испытывал разочарование в человечестве, полагал, что скоро разразится ядерная катастрофа, и посчитал, что нужно потратить все деньги, которые можно заработать, прежде чем будет поздно».

«Мои 60 памятных партий» имели огромный успех. Если бы Фишер не сыграл более ни одной партии в шахматы, его репутацию, во всяком случае, как блестящего аналитика, эта работа утверждала навсегда.

Бобби перестал участвовать в соревнованиях в конце 1968 года, и, если не считать получившую общее признание партию в нью-йоркской Лиге Метрополии-1969, он взял 18-месячный отпуск, что вызвало недоумение и даже легкий переполох в шахматном сообществе. Он не объяснял причин, но впоследствии одному интервьюеру сообщил, что отказывался играть из-за каких-то своих «тараканов». По утверждению другого, он избегал соревнований, потому что «вынашивал планы мщения. Я хотел вернуться и показать, кто в доме хозяин», хотя место проведения, призовой фонд и состав участников также играли свою роль. И он отказывался от поступавших предложений, от своих шансов.