Бобби накричал на Эдмондсона, что вокруг него слишком много людей, и в следующие десять дней борьбы Бобби согласился общаться только с молодым аргентинским шахматистом Мигелем Кинтеросом.

Уверенный в своих шансах выиграть восьмую и девятую партии матча, которые давали ему общую победу, Бобби едва ли не официально заявил, что он сместит с трона Спасского. Во время восьмой партии электричество вновь отключилось, в этот раз только на восемь минут, но на результат это уже не могло повлиять. Оба игрока делали атакующие ходы, но сдаться пришлось Петросяну, и Бобби одержал четвертую победу в матче. Ушли в прошлое разговоры, что Бобби Фишер слишком рано показал свои лучшие шахматы. Становилось очевидно, что до пика ему еще далеко.

К началу девятой партии более чем десять тысяч человек заполнили зал, лобби и все окружающие улицы. Даже в России не видели таких толп шахматных болельщиков. Петросян капитулировал на сорок шестом ходу, и Бобби Фишер стал новым претендентом на мировое первенство. У экс-чемпиона мира, известного своей непробиваемостью, Бобби сумел выиграть пять партий, сделал три ничьи и проиграл одну, одержав победу в матче со счетом 6,5:2,5.

Фишер стал первым несоветским (или нерусским) — за более чем тридцать лет — участником матча за звание чемпиона мира. Многие годы советские гроссмейстеры бились друг с другом, что гарантировало Советскому Союзу сохранение чемпионского титула. За свои труды Бобби получил 7.500 долларов в виде призовых, и дополнительно 3.000 от Шахматной Федерации США. И, что еще более важно, он вызвал явление, невиданное для США: почти в одну ночь в стране начался шахматный бум. Продажа шахматных комплектов выросла на 20 %. Каждый журнал и каждая газета в стране написала о Фишере, часто давались фотографии и диаграмма финальной позиции против Петросяна. «Нью-Йорк Таймс Дейли Ньюс» напечатала ходы всех партий, и «Нью-Йорк Таймс» поместила статью на обложке воскресного приложения, а на следующий день и рассказ о событии на первой полосе. В последний раз шахматы появлялись на первой полосе «Таймс» в 1954 году, когда советская команда посетила США и Кармайн Нигро привел 11-летнего Бобби на матч.

Бобби Фишер стал национальным героем. По возвращении домой его начали постоянно приглашать на телевидение, и его лицо так часто появлялось на экранах телевизоров, что на улицах Нью-Йорка у него начали просить автографы. Но он стал больше, чем известным человеком, больше, чем поп-звездой. Он был американцем, который получил шанс нанести поражение советскому чемпиону. Холодная война — или ее уменьшенный вариант — должна была решаться не на поле боя или на дипломатической встрече, а в соревновании интеллектов с участием 32-х загадочных фигур.

Чтобы Бобби Фишер чувствовал себя счастливым, Американская ШФ обеспечила его номером в отеле «Генри Гудзон» в начале 1972 года. Куда идет Фишер, туда идет шахматная нация, верили функционеры. И поскольку он готовился играть с Борисом Спасским матч за звание чемпиона мира, его юристы и официальные лица Американской ШФ хотели всегда знать, где он находится. Едва ли не каждый день возникали вопросы: относительно призового фонда, расписания и места проведения матча. Требовалось принимать решения.

До этого жизнь Фишера в значительной мере носила кочевой характер, поскольку он постоянно переезжал с одного турнира на другой. Если он возвращался в Бруклин, чтобы готовиться к следующему турниру или матчу, то обычно уединялся у себя дома. Он часто отключал телефон и становился недоступным для внешнего мира — иногда на недели. Такой modus operandi в новых условиях становился неприемлемым, так как организаторам требовалось постоянно согласовывать с ним многочисленные детали предстоящего матча. Поэтому выделение номера в отеле «Генри Гудзон», где царила спокойная атмосфера, было правильным шагом. Именно в этом отеле Бобби выиграл несколько чемпионатов США, и если ему становилось одиноко в номере, или он хотел поиграть в шахматы или о них поговорить, ему всего лишь нужно было на лифте опуститься на несколько этажей и зайти в манхеттенский шахматный клуб, где его, как наиболее выдающегося члена клуба, принимали, когда бы он там ни появился, по высшему разряду.

Однажды вечером вскоре после заселения в отель Бобби лежал на кровати с пятками, нависшими над ее краем, и беседовал с осознанием важности своей персоны с двумя близкими друзьями. 1970-е были годами визита Никсона в Китай, прихода Трансцедентальной медитации, запрета рекламы табака на радио и быстрого распространения фаст-фуда. Но ничто из этого не интересовало трех людей, находившихся в комнате. Они говорили о шахматах и озабоченностях, которые испытывал Фишер.

Сэм Слоун — тонкий как тростинка биржевой маклер с легким вирджинским акцентом, на год моложе Бобби; его коньком являлись не шахматы — он участвовал в турнирах, но калибр имел далеко не чемпионский, — а закон. Обладавший отличной памятью, он стал последним не-юристом, кто оспаривал обвинение на процессе в Верховном суде США — и выиграл его. Бобби ему доверял.

Другой — Бернард Цукерман, парень из Бруклина, всего на 22 дня моложе Бобби и международный мастер. Его прозвали «книжный Цук», поскольку многие считали — и Бобби в том числе — его лучшим в стране знатоком современной дебютной теории. Впрочем, сам он отдавал пальму первенства Бобби. У Цукермана был вызывающий приязнь взгляд, длинные ресницы и волосы до плеч — наследие 60-х. На турнирах он часто опаздывал на партию на полчаса, играл быстро и обычно предлагал ничью, никогда не получая отказа. Бобби его уважал. И Слоун, и Цукерман любили шахматы, Бобби и женщин — из этих интересов первые два Бобби полностью разделял, а отчасти и третье.

Этим вечером они были его верными друзьями и пытались снять его озабоченности относительно предстоящего матча. Хотя он только что совершил один из величайших подвигов в истории шахмат, обыграв Тайманова, Ларсена и Петросяна с общим счетом 18,5:2,5, Фишера беспокоила сила Спасского, коего, по его мнению, отличал «динамичный, индивидуальный стиль». Бобби никогда раньше Бориса не обыгрывал, и считал, что у него могут возникнуть проблемы. «Почему ты не уверен в победе?», — мягко спросил Цукерман, добавив, что Спасский ничем не лучше, например, Петросяна. «Спасский лучше, — ответил Бобби с некоторой горестью. — Не намного, но лучше». Не меняло оценки знание того, что Спасский, сравнивая результаты свои и Бобби в 1971 году, считал американца более сильным игроком.

Столь много стояло на карте в надвигающемся матче, что конфликт становился неизбежным. И безжалостные военные действия между советской федерацией, американской и ФИДЕ начались. Советские не жалели усилий на закулисные маневры, чтобы добиться всех возможных преимуществ. Они владели чемпионским титулом последние тридцать четыре года и не собирались уступать его американцам, тем более, «необразованному» американцу. Имелись и финансовые соображения. Шестизначный призовой фонд должен был стать самым крупным среди единоличных противостояний во всех видах спорта, кроме бокса.

Когда Исландия подала свою заявку на проведение матча, Фишер прилетел в Рейкьявик, чтобы на месте ознакомиться с условиями. Играть именно здесь ему посоветовал местный шахматист Фрейстайнн Торбергссон, сыгравший с Бобби вничью на турнире в Рейкьявике в 1960 году. Но президент Исландской Шахматной Федерации 32-летний Гудмундур Тораринссон, инженер с вкрадчивой речью и исследователь творчества Шекспира, настороженно относился к Фишеру. Человек с массивной тростью и политическими амбициями (впоследствии он стал членом парламента) Тараринссон желал получить матч, но капризы Бобби терпеть не хотел.