— Ничего у них не выйдет, хоть лопнут! — она хотела бы говорить уверенно и громко, но выходил придушенный шепот, каждое слово отдавалось болью в груди. — Не выйдет же, скажи, братишка? — позвала она моряка и, молодец парень, ее сразу понял. Подхватил, что немцы уже обломали о них зубы, да, ход малость потеряли, но дойдем, непременно дойдем, ведь здесь, на “Ташкенте”, такой капитан, которому черт не брат!

Название корабля, наконец услышанное, придало Раисе какой-то беспричинной бодрости. Вспомнился Толя Зинченко, вчерашний студент, рисующий “Ташкент” на обложке отчета. Инкерман. И продолжая успокаивать остальных, стараясь говорить яснее, чтобы ее было хоть сколько-то слышно, Раиса начала читать все, что приходило на ум, все, о чем просили ее недавно там, в штольнях, что застряло в памяти из последней, кажется, прочитанной книги. “Может, действительно последней. Но теперь неважно”.

По рыбам, по звездам

Проносит шаланду:

Три грека в Одессу

Везут контрабанду.

Рыбы, звезды, лихие контрабандисты. Неважно что, лишь бы о море. Как наяву Раиса видела палату в Инкермане, таком надежном, как казалось тогда, подземном городе. Выздоравливающие слушают, как она читает. И лейтенант Кондрашов улыбается от уха до уха, он любит, чтобы стихи были про море.

Ей не хватало ни дыхания, ни голоса, но кажется, ее все-таки слышали. Или хотя бы смотрели. А Раиса задыхалась, но продолжала строчка за строчкой, как молитву, сама на минуту поверив, что пока она читает, они не потонут.

“Так бей же по жилам, / Кидайся в края,/ Бездомная молодость,/ Ярость моя!” — шептала она и девушка рядом подхватила, хотя голос ее дрожал: “Чтоб звездами сыпалась/ Кровь человечья, / Чтоб выстрелом рваться/ Вселенной навстречу”, а потом моряк сказал: “Молодец, сестренка! Настоящая морячка! Молодцы, девочки, хорошие мои! Не боись, мы заговоренные. Не потонем”.

Взрывы и стрельба прекратились. Корабль шел прямо, то кренясь, то выравниваясь. Моряк, так и не сосчитавший все бомбы, выговаривал кому-то: “Чего ты мне под руку полез! На двести восьмой сбился! Смотри, вот, наша морячка — стихи читает, улыбается. Тоже ранена, между прочим. А ты раскис.”

От нового тяжкого удара корабль содрогнулся, как ни разу до того. В его стальных недрах будто что-то лопнуло или надломилось. Тут же начало кренить на нос, медленно, но неотвратимо. За переборками послышался шум, выкрики. Потом дробный топот множества ног.

— Все-таки, зацепило нас, — произнес моряк. — Черпнули водицы.

И почти сразу, как в ответ на его слова, девушка вскрикнула: “Вода на полу!”

Резко распахнулась дверь, полосы от ламп расчертили кубрик, и строгий голос с тем спокойствием, с каким на операции говорят “Пульса нет”, произнес:

— Товарищи, корабль получил повреждения, но продолжает следовать своим курсом. Для обеспечения живучести вам надо перейти из кубрика на корму. Сейчас вам помогут.

Раиса считала себя ходячей и хотела было выбраться сама, но не смогла даже встать. Едва она приподнялась, опираясь на здоровую руку, как боль сжала грудь тисками. Кто-то вынес Раису наружу на руках, Кажется, тоже была женщина — остался в памяти ласковый, грудной голос, повторявший: “Ничего-ничего, все уладится. Скоро в Новороссийске будем”.

Наверху едко пахло порохом, но ни дыма, ни пожара не ощущалось. Только ветер свистел, он показался Раисе совершенно не летним, холодным и пронизывающим. Люди на корме и на всех палубах огромного корабля лежали, сидели, стояли почти впритык друг к другу. Военные и гражданские. Раису затиснуло меж них так, что не двинешься, и хорошо, что она могла сидеть, а не лежать, а то совсем стало бы трудно дышать.

На коленях у нее кто-то лежал, чтобы увидеть его, Раисе пришлось бы наклониться, но даже подумать об этом было больно. Она тронула его лоб и пальцы нащупали повязку. Собрат по несчастью. “Вот так глядеть на тебя и помирать не страшно”, - сказал он, и по голосу Раиса узнала — тот самый летчик, ее сосед по кубрику. И тотчас другой знакомый голос откуда-то справа отозвался: “Типун тебе на язык, авиация! Новороссийск недалече, повоюем еще!” Моряк, считавший взрывы, тоже оказался рядом.

Корабль сидел в воде так глубоко, что волны вскипали у бортов совсем близко, и казалось, что над водой осталась одна палуба. Но он все же шел. Люди на палубе сидели тесно, не повернешься, но ни паники, ни суеты не было. Повернув голову, Раиса увидела женщину с тремя детьми, двое мальчишек-погодков, лет пяти-шести уцепились за мать, а третьего, грудного, она держала на руках. Младенец приоткрывал рот, но не кричал. Раиса успела испугаться, не задыхается ли он, и в следующую минуту поняла, что малыш просто сорвал голос.

Но зенитки ощетинились в небо и расчеты стояли у орудий наготове. Вокруг густо валялись пустые гильзы. Несколько женщин, гражданских, выискивали среди них уцелевшие нестреляные снаряды, что дали осечку или были отброшены в горячке боя вместе с заевшей обоймой, или закатились под надстройки, и подавали их зенитчикам. Все кто может — при деле. И опять Раису обожгла досада. Честное слово, в бою сгинуть не так обидно, как беспомощной! Она только и может сейчас, что ждать, выберутся или нет.

В бездонно синем, будто вымытом небе снова и снова появлялись черные крестики. Приближаясь, они росли и показалось, что обозначатся еще с Ишуни памятные силуэты вражеских самолетов, с изломанными крыльями и торчащими шасси — но нет, зрение подвело. Эти были другие, больше, двухмоторные, и они не валились на головы, завывая сиренами. Бомбардировщики раз за разом пикировали на корабль, стремясь добить его. Они образовали в воздухе подобие цепи, которая самым краем пыталась хлестнуть по палубе. Но снова и снова бомбы сыпались в воду. Совсем рядом. Вплотную к бортам. Но в воду.

“В море спрятаться не за что”, - вспомнился Раисе давний разговор в палате. На корабле — тем более. На земле хоть укрыться можно. Любая лощинка, любая ямка спасет. А здесь ты как на ладони. И кажется, что все бомбы летят именно в тебя.

Сидящая рядом женщина пригнулась, пытаясь закрыть и младенца, и остальных двух детей. Корабль, словно специально, прошел сквозь водяной столб от бомбы. Как под соленый дождь попали. “Что же морская вода делает с гипсом? Выживем — узнаем”.

— Промазали! — летчик тоже старался не терять бодрости. — Это не “лаптежники”, им целиться сложнее! Хоть бы нам снарядов хватило, глядишь, отобьемся еще.

Кажется — или зенитки стали бить реже? Судя по тому, как сжимает кулаки моряк, считавший