хоть что-то я не успел. Аватар Кримзона, оставшийся на главной арене, передал не то, чтобы шокирующие, но очень многе меняющие новости.

Гипнос был мертв, но его смерть почти сразу перестала быть просто фактом — она превратилась в инструмент, в рычаг, который Великие Души использовали, чтобы перевернуть весь баланс сил.

Содружество обвиняли в некомпетентности, в неспособности защитить гостей фестиваля. Это был идеальный предлог — если скопление не могло обеспечить безопасность, значит оно не заслуживало самостоятельности.

На последний день фестиваля назначили «празднование» — красивую ширму, за которой скрывался акт капитуляции. Половина миров Содружества должна была перейти под управление других скоплений.

Я сжал кулаки, ощущая, как в груди разгорается холодный огонь. Мы вели свою игру, но оказались всего лишь пешками в чужой. Убийство Гипноса стало не нашей победой, а их возможностью.

Но в этом был и шанс. Если все внимание теперь будет приковано к дележу добычи, значит, бдительность врагов ослабнет. Пока они будут заняты перекраиванием границ, у нас появится пространство для маневра.

Потому план по атаке Понтифика я решил отложить до того самого «празднования», когда гегемоны будут максимально расслаблены и преисполнены чувством собственного величия.

###

Город пылал фальшивым весельем.

Перед трибуной, где выстроились гегемоны иных скоплений был установлен «почетный» пьедестал для Байгу Содружества. Катрион, Семургдалион, Воффалин стояли, глядя в толпу с очевидным неудовольствием во взглядах (ну, по крайней мере в тех взглядах, что я мог считать).

А вот победители блистали.

— Сегодня мы празднуем новую эру сотрудничества, — голос Понтифика загремел, усиленный магией.

Ложь, очевидно.

Каждое слово было ударом по Содружеству. Половина миров — отдана. Не завоевана, не проиграна в честном бою, а подарена за столом переговоров.

Толпа вокруг бубнила.

— Говорят, Кровавая Пасть сбежал после гибели Гипноса…

— А Махалис вообще не появился…

— Содружество теперь рабы других скоплений…

Шепотки, смешки. Люди, которые еще вчера дрожали при виде Байгу, теперь обсуждали их, как списанные доспехи.

На трибуне Понтифик поднял руку, и в небе вспыхнули тысячи символы миров — тех самых, что теперь принадлежали другим.

— В знак доброй воли…

Я чуть не засмеялся. Добрая воля? Это был раздел добычи.

Толпа зааплодировала. Вынужденно. А я смотрел на Понтифика.

Содружество проиграло. Но фестиваль еще не закончился.

Я сжал кулаки. Кожа на костяшках натянулась, шрамы от старых драк побелели. Всё, что нужно было сделать — шагнуть вперёд, раздвинуть эту толпу и сказать: «Вызываю тебя на бой». Просто. Чисто.

Я глубоко вдохнул.

Сейчас.

Толпа вдруг замерла. Что-то было не так.

Я инстинктивно обернулся, сканируя площадь.

Тишина. Слишком тихо. И тогда я почувствовал ЭТО.

Давление. Как будто небо опустилось на плечи. Как будто кто-то гигантский вдохнул — и вот-вот выдохнет.

Я успел подумать только одно. Это не мои планы идут наперекосяк. Это что-то большее.

И тогда вспыхнул свет.

Я даже не успел моргнуть — сияние ударило по глазам, выжигая сетчатку, и я инстинктивно прикрыл лицо рукой.

Но боль оказалась не главной проблемой.

Вокруг меня люди начали падать. Сначала один, потом десяток, потом сотни. Их тела дергались в неестественных конвульсиях, словно по ним пропускали ток.

Кожа наливалась жутким сиянием, будто под ней зажгли лампы. Эльфийка в расшитом серебром платье схватилась за горло, ее рот открылся в беззвучном крике, а из глаз хлынули потоки света.

Я шагнул назад, натыкаясь на какого-то демона. Его массивное тело уже светилось изнутри, трескаясь по швам, как перегретый котел. Энергия копилась в нем, пульсируя под кожей, готовясь к чему-то большему.

Взрыву.

Где-то слева рвануло первым. Человека разорвало на куски, но вместо крови и костей — ослепительная вспышка. Волна ударила по толпе, и еще десятки тел вспыхнули, как фитили.

Так, дерьмо.

Я окинул взглядом площадь. Гегемоны на возвышении тоже заметили неладное — Понтифик резко поднял голову, его пальцы сжали рукоять меча. Но было уже поздно.

Свет заполнил все.

Я прыгнул в духовный мир в последний момент, когда первый настоящий взрыв разорвал воздух. Даже здесь, в ином слое реальности, отголоски ударили по мне, как кувалдой.

Но это было ничто по сравнению с тем, что творилось снаружи.

Город горел. Не огнем — чистым светом, пожирающим камень, металл и плоть.

Я не успел даже закончить мысль, как следующий взрыв накрыл все. Энергия взрыва прорвалась сквозь границы, выжигая всё на своем пути. Я видел, как гегемоны вокруг — те, что не успели нырнуть за мной в духовный мир, — вспыхивали, как бумажные фонарики.

Одни рассыпались в пепел мгновенно, другие кричали, пытаясь удержать распадающиеся тела. Кожа трескалась, аура кипела, и даже те, кто выжил, теперь больше походили на изувеченные статуи, чем на владык миров.

Перед глазами плыли осколки реальности. Город — нет, то, что от него осталось — теперь напоминал раскаленную пустыню. Камни плавились, воздух дрожал от перегрева, и где-то вдалеке рушилась гора, не выдержав удара.

Я чувствовал, как духовный слой трещит подо мной, не выдерживая нагрузки. Казалось, еще пара секунд — и он схлопнется, вышвырнув меня обратно в этот ад.

Где-то рядом, сквозь хаос, мелькнула фигура в золотых доспехах, но её тут же смыло волной искаженного пространства. Духовный мир горел. Настоящий мир горел. Всё горело.

Я сжал зубы, заставляя ауру сконцентрироваться в броне. Надо перетерпеть этот свет, переждать. Подобная мощь не способна держаться долго…

Еще немного, еще чуть-чуть…

Еще…

Глава 66

Тьма.

Не та мягкая, обволакивающая тьма, что скрывает мир перед рассветом, а густая, вязкая, как деготь, забивающая легкие и прилипающая к векам. Я попытался моргнуть — ресницы склеились чем-то липким.

Кровь? Слизь? Неважно. Важно было заставить тело слушаться.

Я лежал на чем-то твердом, но неровном. Не земля, не камень — обломки. Осколки. Когда зрение прорезалось, я увидел: вокруг плавали обрубки мира.

Кусок мраморного пола с выщербленным узором. Обгоревший фрагмент арки, еще дымящийся по краям. Половина лица Майигу с тремя глазами, застывшая в вечном крике.

Повернул голову — боль пронзила шею, будто кто-то вогнал туда раскаленный гвоздь. Но я разглядел больше.

Фестиваль Содружества больше не существовал. Там, где должны были быть башни, дворцы, арены — только рваные края реальности, мерцающие, как плохо зашитая рана. Воздух (если это был еще воздух) дрожал от остаточной энергии взрыва. Каждый вдох обжигал, словно я глотал стекло.

А потом я увидел их. Тела. Не просто трупы — останки существ, которые еще минуту назад могли стирать миры одним жестом.