бездушные, мертвые. Они впивались в плоть, с каждым движением сдирая новые лоскуты обугленной кожи.

Я чувствовал, как металл прожигает плоть до костей, как его древние руны высасывают из меня последние капли силы. Каждый звон цепи отзывался в черепе тупой болью, напоминая: ты здесь навсегда. Ты ничто.

Мои ноги… Их не было. Только культи, затянутые черной коркой запекшейся крови. Я пытался пошевелить пальцами, которых больше не существовало — фантомная боль пронзала тело электрическими разрядами.

Где-то в глубине сознания холодный голос шептал: «Это наказание за все твои ошибки». Но я не раскаивался. Нет. Я горел.

Гнев поднимался из самого нутра, волна за волной. Сначала просто раздражение — на цепи, на боль, на этот проклятый мир.

Потом ярость — белая, чистая, ослепляющая. Она заполняла меня, как расплавленный металл, выжигая все остальные эмоции. Мои зубы скрипели, челюсти свело так сильно, что треснул клык. Кровь наполнила рот, соленая, живая.

Беспомощность.

Это слово жгло сильнее цепей. Тим Тарс, Рей Кассий, Пожиратель Богов — а теперь? Теперь я висячая туша, которую Байгу оставили умирать медленной смертью. Они знали. О, они прекрасно знали, что для меня хуже смерти — бессилие.

Где-то там, за этими стенами, умирал мой мир. Тейя, которую я поклялся защитить. Тарсия, где остались мои люди. Мо, моя Мо… Ее, наверное, уже нет в живых. Бессмысленно было думать, что Байгу и Мудрецы будут так заморачиваться, перевозя ее туда-сюда и пряча от меня, про которого они даже не знали, жив я или нет.

Убить их всех. Разорвать. Сжечь дотла.

Голоса в голове становились громче. Не мои мысли — древние, первобытные. Они шептали на языке, которого я не знал, но понимал каждой клеткой тела. Гены Пожирателя просыпались после долгой спячки, и с каждым ударом сердца их голос становился отчетливее.

Я вдруг осознал, что уже не дышал — моя грудная клетка замерла, легкие отказались работать. Но я не задыхался. Мое тело менялось, подстраиваясь под новые условия.

Кости трещали, ломаясь и срастаясь заново. Мышцы сжимались, становясь плотнее. Даже кровь… я чувствовал, как она густеет, наполняясь чем-то темным и древним.

Слабость — это голод. Боль — это голод. Ярость — это голод.

Эти слова эхом разносились в черепной коробке. Я скрипел зубами, чувствуя, как челюсти удлиняются, приспосабливаясь для того, чтобы рвать и кусать. Язык стал шершавым, как у кошки. Слюна текла ручьем, едкая, разъедающая кожу вокруг рта.

И это не было влияние атрибута трансформации на мое тело. Это мое тело менялось само.

Пожирай.

Но что? Воздух? Камни? Собственную плоть?

Поначалу эта мысль казалась смешной. Но потом я УВИДЕЛ. Не глазами — чем-то глубже, древнее, настоящие. Я увидел свою плоть не как часть себя, а как… пищу. Каждую клеточку, каждую молекулу, которая могла быть переработана, переварена, использована для новой эволюции.

Последняя трансформация.

Поглотить себя, чтобы стать сильнее. Сжечь старое тело, чтобы из пепла восстать новым существом. Это было так просто, так очевидно! Как я мог не понять этого раньше?

Я рванулся вперед, пытаясь укусить собственное плечо. Цепи натянулись, не давая дотянуться. Я рычал, брызгал слюной и кровью, бился в оковах, как дикий зверь.

НЕТ!

Не здесь. Не так. Это должно было произойти иначе. Нужна была свобода, нужна была плоть, нужен был…

Я вдруг осознал, что уже не думаю на человеческом языке. Мои мысли стали проще, примитивнее. Голод. Боль. Месть. Все остальное — шелуха.

Тьма на краю зрения сгущалась, затягивая меня в воронку чистого безумия. Последние ошметки разума цеплялись всего за две мысли:

Первая: «Они заплатят. Все. Каждый». И вторая: «Мо. Я должен знать наверняка, жива она или нет».

Но сначала… сначала мне нужно было перестать быть человеком. Совсем.

Мое тело содрогнулось в последней судороге, я был готов отпустить себя в объятия тьмы. А потом услышал еще чьи-то шаги.

Глава 67

Медленные, размеренные, с лёгким металлическим звоном. Они приближались без спешки, будто посетитель музея, рассматривающий экспонаты.

Свет.

Резкий, режущий, заставивший мои зрачки сузиться до булавочных головок. Я зарычал — или это был просто хрип, вырвавшийся из пересохшего горла?

— Прекрасное зрелище. Поистине вдохновляющее.

Голос. Катрион.

Я попытался поднять голову, но шея не слушалась. Вместо этого мне пришлось закатить глаза, чтобы разглядеть его. Насекомоподобную фигуру настоящего бизнесмена, поставившего выгоду превыше обещаний.

— Можешь не утруждать себя ответом. Вижу, что говорить тебе… затруднительно.

Он сделал несколько шагов вперёд, его тень легла на меня, словно тяжёлое покрывало.

— Я пришёл предложить сделку, — его пальцы провели по ближайшей цепи, и металл зашипел, будто от прикосновения к раскалённому железу. — Я могу освободить тебя.

Слова повисли в воздухе, наполненном запахом гниющей плоти и озона.

Я замер. Освободить?

После всего? После предательства? После того, как он позволил им разорить Тейю, отдать Тарсию на растерзание, бросить моих людей на произвол судьбы…

Гнев вскипел в груди, но вместо слов из горла вырвался лишь хриплый стон.

Катрион склонил голову набок, изучая меня, как биолог рассматривает редкий экземпляр.

— Не торопись с ответом. У нас есть… ну, не прямо очень много времени, но более чем достаточно, чтобы поговорить без спешки. — Он щёлкнул пальцами, и в воздухе возник прозрачный шар, внутри которого клубились туманные образы. — Умса, Семургдалион, Циарин… — С каждым именем в шаре проявлялось лицо Байгу. — Они уничтожают Содружество, разъедают его как яд. Я не вижу будущего, если они останутся у власти.

Я сглотнул ком крови и пепла.

— Ты… хочешь… чтобы я… убил их?

Мой голос звучал чужим — хриплым, разорванным, будто пропущенным через кучу фильтров.

— О, куда более изощрённо, чем просто убил. Я хочу, чтобы ты стёр их с лица реальности. Оставил после них лишь воспоминание о боли.

Он наклонился ближе, и его дыхание, неожиданно свежее и легкое, коснулось моего лица.

— Но сначала тебе нужно выбраться отсюда. И для этого…

Я прервал его, заставив слова вырваться сквозь сжатые зубы:

— Сначала… Мо.

Катрион замер, брови чуть приподнялись.

— Ах, да. Твоя… что она тебе? Жена? Возлюбленная? Или просто ещё один трофей в коллекции?

Я напряг все силы, чтобы не зарычать.

— Где… она?

— У Понтифика.

Он произнёс это так небрежно, будто сообщал о погоде.

— А Понтифик, как ни странно… — Катрион сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом. — «Гостит» у Умсы. Бессрочно. Не волнуйся, она жива. Пока что.