Джерези дернулась, но ничего не сказала.

– Я не хочу иметь за спиной человека, который в любую минуту может начать выполнять чужие приказы. Поэтому мы сейчас расстанемся, и я даже не буду рассказывать тебе, куда я пойду.

– В общем-то, правильно, – через силу признала она.

– Капитан, ты специалист-диверсант – и я не вправе тебе приказывать. Ты можешь продолжать действовать по старому плану и идти к главному залу.

– А что же ты думаешь, я сяду и буду сидеть?

– Да, именно об этом я и хотел тебя попросить.

– Ты издеваешься?

– Нет. Назад я буду выходить этим ходом, и мне нужна будет твоя поддержка.

Джерези задумалась. Увидев, что она отвернулась, он с нежностью глядел на неё, пытаясь запечатлеть этот образ в своей памяти. Он нагло врал ей, что будет здесь возвращаться. Про возвращение Сергей даже не думал. Главной его целью было оставить любимую как можно дальше от главного зала.

– Ты чего? – заметила она его взгляд.

– Я люблю тебя! – слова вырвались как бы сами собой, и в следующее мгновение он прикусил язык.

– Дурачок, нашел время, – она ласково обняла его за шею и прижалась к груди. – Я тоже, – прошептала она. Он обхватил её и прижал к себе. Они постояли так несколько мгновений.

– Все! Иди! – она оттолкнула его и добавила, улыбнувшись: – Проклятый шлем, даже не поцелуешься.

– Да. Надо идти. Время.

– Я буду ждать тебя. Запомни, что бы ни случилось, я жду тебя здесь.

– Я вернусь! – ответил Кротов и шагнул в проход.

* * *

Маттиас сидел в кресле у столика с накрытым обедом. Все блюда оставались нетронутыми. Он заметил, что в последнее время стал обходиться маленьким кусочком лепешки и глотком воды. Ему хватало. Он чувствовал в себе огромную силу. Иногда ему казалось, что он мог бы разорвать человека голыми руками. Но надо сдерживаться. Не пристало Великому Мастеру проявлять человеческие чувства. Он не мог уже отличить свои, человеческие мысли от того, что вошло в него на черном корабле. Пока еще человеческая натура побеждала, и он нередко срывался, вспоминая своих врагов из прошлой жизни – подлинных и мнимых. Последних было больше, так как неприметного, вечно недовольного всем суперкарго с обычного космического торговца мало кто замечал. Но он-то знал, что все они завидуют ему! Поэтому постоянно третируют, не дают пробиться наверх.

«Подождите. Скоро Совершенный сможет заговорить с принцессой, и тогда…» – Маттиас сладко вздохнул. Нет, не зря он затеял все это. Этому миру нужен настоящий Император.

Совершенный знал, кто такой Маттиас! Поэтому он дал ему эту силу и право наказывать своих врагов и награждать своих приверженцев. Маттиас усмехнулся, вспомнив испуганные лица капитана Сланди и этой сучки Геры, когда они поняли, кто перед ними. Они первыми понесли наказание, заслуженное наказание за вечные придирки к нему. Тогда он еще не научился сдерживаться. Он мрачно улыбнулся. Да, тогда он позволил своей ярости проявиться в полную силу. Теперь он уже так не делал, а наказывал врагов медленно, но также неотвратимо. Он помнил их всех. И часто приказывал им явиться сюда. Они приходили, не в силах противиться зову, и иногда он великодушно, лишь насладившись их послушностью, отпускал их. Правда, случалось это не часто. В большинстве случаев враги навсегда оставались в подземельях храма.

Но сейчас он был противен себе. Видя себя со стороны, он понимал, кто он на самом деле. Если бы не великая цель, которую надо выполнить во что бы то ни стало, он бы давно убил себя. Как ненавидел тот, первый, Маттиас эти вспышки понимания. После них он только еще больше злился, стараясь забыть правду о себе.

– Великий Мастер! – прервал его размышления телохранитель, Маттиас был благодарен ему за это. – Как вы и предполагали, враги собираются штурмовать храм.

– Что ж, они сами этого захотели! – толстячок поднялся, в лице его опять появилось опереточное величие. – Не переживай, брат, ничего у них не выйдет. Как там, в зале, всех притащили?

– Да, почти всех. Скоро можно начинать.

– Тогда, пойдем.

Они вышли в коридор, где к ним присоединился второй телохранитель, и направились к лифту.

* * *

Все в рубке, включая генерала и Гронберга, заворожено глядели на голограмму, показывавшую разные районы города. Никто не говорил ни слова. То, что творилось там, внизу, иначе как бойней назвать было нельзя.

Услышав первые выстрелы, курсанты погнали мальчишек по домам. Те еще не понимали, в чем дело и почему только что бывшие такими веселыми и дружелюбными, солдаты вдруг стали очень серьезными и начали ругаться. Когда же загремели взрывы, уже не только дети, но и взрослые бросились по домам.

Побежавшие было отцы и матери вдруг застыли и, развернувшись, пошли к входу в храм. Солдаты, готовившиеся к штурму, сначала не заметили новой угрозы. Но выходившие сначала по одному, люди сливались в группы и шли к храму, не обращая никакого внимания на злых взбудораженных солдат.

– Вы что? Стойте! Туда нельзя! Там стреляют!

Курсант встал на пути группы из нескольких мужчин и женщин. Люди, словно не видя, обтекли его с двух сторон и пошли дальше. Глядя им в спину, курсант растерянно повторял:

– Нельзя… стреляют…

Наконец, решившись, он догнал идущих и схватив последнего мужчину за плечо, попытался остановить. Мужчина, который был на голову выше десантника, не глядя, схватил мальчишку за плечи и отшвырнул. Курсант ударился о борт транспортера и сполз на плиты площади. Растерянный, он сидел, привалившись к гусенице транспортера.

Везде по всему городу к площади шли люди. Первая волна, из ближайших домов, уже шла между бронетехникой. Начались первые стычки. В одном месте мужчина отобрал у опешившего курсанта игольник и попытался пристрелить его. Но не успел, находившийся невдалеке офицер выхватил бластер, и мужчина упал с дымящейся раной в плече. Он был еще жив и, не в силах встать, пополз в направлении храма.

По мере продвижения в глубь войск схваток становилось все больше. Группа женщин схватила уговаривавшего их офицера, который для большей убедительности открыл щиток шлема и, завалив его, рвали ему руками лицо. Обезумевший офицер вырвал лучевик и начал в упор расстреливать женщин. Когда он, качаясь, поднялся, все лицо у него было залито кровью. Один глаз был вытащен и болтался на нитке. Не бывавшие ни разу в настоящем бою, курсанты замерли вокруг, с ужасом глядя на залитого кровью офицера и обожженных мертвых женщин вокруг него. Один вдруг быстро открыл шлем и наклонился. Его вырвало.

Все больше солдат стало применять оружие. Везде лежали убитые и раненые мужчины и женщины. Раненые, если они могли двигаться, пытались ковылять или ползти в сторону храма. За одной молодой женщиной бежала девчоночка, лет пяти, постоянно упрашивая мать вернуться. Женщина несколько раз останавливалась, брала девочку за руку и что-то ласково говорила ей. Но вдруг, что-то вспомнив, поворачивалась и почти бегом двигалась к Святилищу. Шальная игла пробила ей шею, и она упала под ноги толпами идущих людей. Теперь она лежала, истекая кровью, прижав к груди голову плачущей дочери.