– И скажи своему миниатюрному другу, что он совершенно не обязан к нам присоединяться. Я на него нисколько не обижаюсь. Конечно, очень жаль, что он не отведает моего свежего клеверного меда.

Я услышал, как дверь наверху захлопнулась. Через несколько секунд Шим уже стоял рядом со мной.

– Я передумали, – просительно пробормотал он.

Человек закрыл книгу и вернул ее на полку у себя за спиной.

– Самое лучшее, чем можно завершить день, проведенный за чтением хороших книг – это почитать хорошую книгу.

Я невольно улыбнулся.

– Никогда не видел столько книг сразу.

Человек кивнул.

– Книги помогают мне. Жить дальше. И трудиться. И находить скрытое значение в каждом сне, в каждом листе дерева, в каждой капле росы.

Я побелел. Однажды в разговоре со мной Бранвен произнесла точно такие же слова!

– Я хотел бы лишь одного: чтобы у меня было больше времени для чтения. В наши дни, как тебе наверняка известно, нас многое отвлекает.

– Ты имеешь в виду гоблинов и им подобных.

– Да. Но именно «им подобные» больше всего беспокоят меня. – Он с мрачным видом покачал головой, откладывая в сторону очередную книгу. – Вот почему у меня сейчас так мало времени для любимых историй. Я пытаюсь найти в книгах хоть какой-нибудь ответ – чтобы история самой Финкайры не закончилась раньше времени.

Я кивнул.

– Мрак распространяется все дальше.

Не поднимая глаз от страницы, старик ответил:

– Это так! У Софокла – ты знаешь древнегреческих драматургов? – есть замечательное выражение. В «Эдипе», если память мне не изменяет. «Зачахли в почве молодые всходы»[30]. Именно это и происходит с нашей землей. Почва истощается. Жизнь чахнет. Все чахнет.

Он снял с полки очередную книгу и положил ее на первую, которая еще лежала у него на коленях.

– Но нельзя терять надежду. Вполне может оказаться, что ответ найдется в какой-нибудь забытой книге. Везде поищешь, и опять разгадку стоит поискать. – Он поднял голову, и на лице его промелькнуло смущенное выражение. – Прости за то, что говорю стихами. Видимо, это как-то само получается. Даже когда я пытаюсь перестать сочинять стихи, все равно не могу остановиться. Итак, как я говорил, коль хочешь мудрость обрести, ты труд забытый прогляди.

Человек откашлялся.

– Но на сегодня довольно об этом. – Он махнул рукой в сторону кладовой. – Вы не голодны? Угощайтесь, пожалуйста. Мед слева, около слив. Там вы найдете много хлебов, выпеченных дважды, как это делают жители деревни Слантос, на севере.

– Никогда о такой не слышал, – признался я.

– Это неудивительно. – Старик снова принялся перелистывать страницы. – Лишь малая часть северных земель исследована и нанесена на карту. Стоит только вспомнить Потерянные Земли! Там тоже вполне могут жить люди самого необычного вида, люди, которых никогда не посещали путешественники.

Он ниже склонился над книгой, заинтересовавшись какой-то страницей.

– Могу я узнать ваши имена?

– Меня называют Эмрис.

Человек поднял голову и как-то странно посмотрел на меня.

– Называют? Ты говоришь так, будто не уверен в том, что это твое настоящее имя.

Я покусал губу.

– А как насчет твоего спутника?

Я оглянулся на коротышку, который уже вовсю хозяйничал в кладовой, поглощая хлеб, намазанный свежим клеверным медом.

– Это Шим.

– А я Каирпре, скромный поэт. Прости меня, я слишком погружен в свои занятия, чтобы быть хорошим хозяином. Но я всегда рад гостям.

Он закрыл книгу, по-прежнему не сводя с меня взгляда.

– Особенно гостю, который так сильно напоминает мне о дорогом друге.

Странно, но я ощутил страх, задавая вопрос:

– И кто же этот друг, могу я спросить?

– Мы были близко знакомы с… твоей матерью.

Каждое слово падало тяжело, словно молот на наковальню.

– С моей… моей матерью?

Каирпре поднялся, сбросил свои книги в кресло. Затем подошел ко мне и положил руку мне на плечо.

– Пойдем. Нам о многом нужно поговорить.

Каирпре подвел меня к табуретам, стоявшим у полок с едой. Сняв с сидений какие-то тома в кожаном переплете, мы сели. Что касается Шима, то он уже вскарабкался на нижнюю полку и с довольным видом восседал среди съестных припасов.

Поэт молча смотрел на меня несколько секунд.

– Ты изменился с тех пор, как я в последний раз видел тебя. Сильно изменился! Так сильно, что сначала я даже тебя не узнал. Хотя, думаю, то же самое ты мог бы сказать обо мне. В конце концов, прошло пять или шесть лет.

Я не мог скрыть охватившего меня возбуждения.

– Ты встречал меня прежде? И мою мать?

Взгляд его сделался печальным.

– Так ты не помнишь?

– Я не помню ничего из своего детства!! До того дня, как меня вынесло на берег моря, прошлое для меня – загадка. – Я схватил хозяина за рукав туники. – Но ты можешь мне помочь! Ты можешь ответить на мои вопросы! Расскажи мне все, что знаешь. Сначала… о моей матери. Кто она? Где она сейчас? Почему ты сказал, что был с ней знаком?

Каирпре обхватил руками колени, откинулся назад и прислонился спиной к стене.

– Вижу, мне все-таки придется сегодня рассказывать историю.

И, помолчав еще немного, он заговорил.

– В один прекрасный день к берегам этого острова приплыла некая женщина, смертная женщина. Она приехала из страны кельтов, которая называется Гвинед.

Внезапно в мозгу у меня промелькнула ужасная мысль. Неужели я все-таки ошибался насчет Бранвен? Я неуверенно спросил:

– Как ее звали?

– Элен.

Я вздохнул с облегчением.

– И вот эта Элен была совершенно непохожа на нас, жителей Финкайры. Кожа ее была очень светлой, молочно-белой, а не смуглой, как у нас. Уши были другой формы – круглые, а не треугольные. Но она воистину была прекрасна. Однако ее самой замечательной чертой были глаза. Такого цвета глаз не сыщется ни у кого на этом острове. Они были чистого синего цвета, без примеси серого или коричневого. Синие, как сапфир. Поэтому ее называли Элен Сапфировые Очи.

Я вздрогнул.

– Она приплыла сюда, – продолжал поэт, – из любви к одному мужчине родом с Финкайры. Мужчине, принадлежавшему к этому миру, чужому для нее. Но вскоре после прибытия сюда к ней пришла новая любовь. – Он окинул взглядом комнату. – Книги! Она любила книги, книги разных эпох, на разных языках. На самом деле, мы и познакомились из-за книги – она пришла сюда забрать одно сочинение, которое я одолжил, но задержал у себя совсем ненадолго, примерно лет на десять. После того она часто приходила ко мне, читать, беседовать со мной. Она сидела на том самом стуле, на котором ты сейчас сидишь! Особенно ее интересовало искусство врачевания и его история. Она сама обладала способностью исцелять больных.