– Тебе тошно, потому что ты сама чокнутая. Говорю,выйди замуж, заведи детей, штук пять, и в квартире тесно станет, а если еще квам переедут родственники мужа, вообще хоть караул кричи.

– Какую-то безрадостную картину ты нарисовал, –скривилась я. – Пожалуй, я подожду выходить замуж.

– Как знаешь.

Дама, что шла впереди, повернулась, приложила палец к губам,призывая нас к тишине, и сама перешла на шепот:

– Маргарита Назаровна чувствует себя неважно. К вам уменя убедительная просьба, сократить визит до минимума.

– А что у нее со здоровьем? – тоже шепотомспросила я. Вышло не очень толково, но дама поняла, минуты две она говорила, ая хлопала глазами, потому что ни словечка из этой медицинской тарабарщиныпонять не могла.

– А попроще? – спросил Лукьянов, заметноскривившись.

– Человек – инвалид. Самостоятельно передвигается дотуалета и обратно. Сама принимает пищу или поправляет подушку, а вот чулки, кпримеру, без посторонней помощи не наденет. Теперь ясно?

– Да. Спасибо.

– У нее второй день давление под сто семьдесят, потомуя и прошу – покороче.

Дама постучала в дверь, ей ответили, она заглянула, что-тобыстро сказала и повернулась к нам.

– Заходите.

Мы вошли и обнаружили в комнате двух женщин. Одна лежала накровати возле окна, другая сидела в кресле. На тумбочке цветы, коробка конфет иапельсины.

– Здравствуйте, – сказала я.

Обе женщины поздоровались, а Лукьянов кивнул. Та, что лежалана кровати, была очень красивой. То есть она когда-то была очень красивой,теперь уголки ее губ были опущены, глаза смотрели затравленно, а лицо оченьбледное, с сероватым оттенком, который прямо указывал на какую-то хроническуюболезнь. Я с удивлением отметила, что женщина совсем не старая, лет сорокапяти, не больше. Почему-то я ожидала, что она должна быть намного старше. Та,что сидела в кресле, скорее всего, была ее сестрой, что-то похожее было в ихоблике, хотя сестру красавицей не назовешь. Она старше лет на десять, спокойныйвзгляд, ни недовольства, ни любопытства. Первым заговорил Лукьянов. Он короткообъяснил цель нашего визита: совершено преступление, кое-что указывает на связьэтого преступления с убийством вашей дочери, мы понимаем и все такое прочее, новынуждены обратиться к вам.

– Конечно, – кивнула Маргарита Назаровна, внешненикак не выдав своего волнения. – Присаживайтесь.

Мы устроились на стульях, женщина постарше улыбнулась имолча покинула комнату.

– Это ваша сестра? – спросила я.

– Нет, тетка. Из всей родни только мы и остались. Онаодинокая, я тоже, вот и… не знаю, что бы я без нее делала. Что же, задавайтеваши вопросы.

– У вашей дочери был друг?

– Вы имеете в виду?.. Нет, она же совсем ребенок. Вкуклы играла. Я знаю, в четырнадцать лет девочки бывают очень развитые, ноЛеночка совсем не такая. Я даже переживала за нее, подружки уже потихонькупользовались косметикой, наряды и прочее, а моя… с книжками да куклами.Единственный раз мы не встретили ее из музыкальной школы. Отец был вкомандировке, а к нам приехали гости из Германии. И я… решила, ничегострашного, восемь часов, не так поздно… – Губы ее побелели, и стало ясно:двенадцать прошедших лет мало что для нее изменили, боль рвала и корежилаженщину, а жизнь, по большому счету, закончилась в тот вечер, когда этимерзавцы убивали ее ребенка, а она не смогла защитить, спасти его.

– Маргарита Назаровна, – заговорил Лукьянов, голосего звучал едва ли не вкрадчиво, а взгляд ярко-синих глаз обещал утешение ирайское блаженство. – Извините, что заставляем вас страдать, но… мыстолкнулись с четырьмя убийствами: Краснов, Уфимцева, Тюрина и Коренева. Этифамилии вам знакомы?

– Да. Они убили мою дочь. Говорите, что их… я васправильно поняла? Их убили?

– Да. Зарезали. Всех четверых.

– О господи, – она торопливоперекрестилась. – Теперь понятно… Я не буду притворяться и говорить, чтомне их жаль. Не жаль. Но их смертями дочь не вернешь. Никто мне ее не вернет. Янадеюсь, что, когда наконец умру, встречу ее. А все остальное… мне не нужна ихгибель, если вы об этом.

– Но кто-то убил их, – все так же вкрадчивозаметил Лукьянов.

– Да, но не из-за моей дочери. Возможно, это было неединственное их преступление. За мою дочь мстить некому, если вы об этом. Двеженщины-инвалидки. У тети болезнь почек, давление под двести. Какие из насмстители? Да и смысла в этом нет. И я не могу назвать вам человека, длякоторого в этом заключался бы смысл, – вздохнула она и отвернулась. Мыпростились и покинули комнату.

– Что-то есть, – сказал Лукьянов, невидящимвзглядом уставившись в окно.

– Ага. Она испугалась. Совершенно ясно, чего-тоиспугалась.

– Но разговорить ее нам не удастся.

– Есть еще тетка.

– Что ж, попробовать можно, – пожал плечамиЛукьянов.

Тетку Маргариты Назаровны мы нашли в парке, она сидела наскамейке в компании милого старичка, приветливо улыбнувшегося нам.

– Вы уже закончили? – спросила женщина, звали ее,кстати сказать, Капитолиной Васильевной.

– Да. Извините, наш визит формальность, но формальностьнеобходимая.

– Я понимаю. Надеюсь, вы Риточку не оченьрасстроили? – Она поднялась со скамейки, намереваясь идти к племяннице.

– Мы вас задержим на пять минут, – сказалЛукьянов, причем произнес это так, что женщина с готовностью кивнула:

– Да, конечно.

– Скажите, пожалуйста, вашей племяннице кто-нибудьпомогает? Какой-нибудь фонд…

– Что вы, – усмехнулась женщина. – БывшийРиточкин муж дает деньги на лекарства. Вот сюда нас отправил.

– Как муж? Он же умер? – не поняла я.