Я вымыла посуду и вышла на балкон. Лукьянов сидел в гостинойперед телевизором. Мне не хотелось появляться там. Было бы совсем неплохо,уберись он в гостиницу. В конце концов, для него заказан номер, деньги потрачены…Он возник около меня совершенно неожиданно, я вздрогнула, когда почувствовалаего рядом.

– Иногда надо дать мозгам отдых, – сказал онвесело, облокачиваясь на перила. – Убийца от нас никуда не уйдет.

– Надеюсь, – ответила я.

– Ты не хочешь, чтобы он попался? – Вопроснасторожил меня. Я повернулась к Лукьянову, вопросительно взглянула нанего. – Ты ему сочувствуешь. Оттого и нервничаешь.

– Свою точку зрения я высказала.

– Это официальная точка зрения. А что думаешь ты?

Я поразмышляла немного и ответила правду:

– Не мне его судить. Или ее.

– Знаешь что? Наплюй на все эти мысли и просто выполняйсвою работу.

– Иди ты в задницу с умными советами.

– Злишься? Я сам на себя злюсь.

– Серьезно? – не поверила я.

– Ага. Там, в парке, я тоже мечтал об этом.

– О чем? – решив, что чего-то не поняла, спросилая.

– О том же, что и ты. Смешно, правда? Смешно ему небыло. Мы стояли рядом, и в свете, что падал из окна кухни, я видела его лицо,странное, без обычного выражения презрительного равнодушия ко всему на свете. Ивзгляд у него был совсем другим. “Ему тоже бывает больно”, – вдругподумала я и заревела ни с того ни с сего. Протянула руку к его лицу, а онзакрыл глаза и сжал мое запястье. Я гладила его щеки, лоб, а он целовал моипальцы.

…Я взглянула на часы – половина четвертого, за окном темень,звезд не видно. Наверное, будет дождь. Лукьянов лежал на спине, дышал ровно, ноя знала, что не спит.

– Ты меня любишь? – спросила я.

Он повернулся на бок, демонстрируя мне спину.

– Обожаю, когда ты строишь из себя дуру.

– Саша, соври, чего тебе стоит?

Он приподнялся на локте, посмотрел на меня, а я зажмуриласьпод его взглядом.

– Я люблю тебя. Я на тебе женюсь. Я сделаю теберебенка, а если захочешь – двух или трех. Захочешь?

– Захочу.

– Отлично. А теперь я могу поспать?

– Конечно. Спасибо тебе.

– Не стоит благодарности. Ты всегда просишь о такойерунде, так что не стесняйся.

Утром точно пошел дождь. Лукьянов брился в ванной, дверь оноставил открытой. Я немного понаблюдала за ним, потом поднялась, бормоча поднос:

– Все прекрасно в этом лучшем из миров.

– Проснулась? – крикнул он.

– Еще не знаю.

– Кофе готов. С Сашкой я погулял.

– Ты само совершенство. Я тебя обожаю.

Я побрела на кухню, выпила кофе, который уже успел остыть.

– Как кофе? – спросил Лукьянов, появляясь на кухне. –Угодил?

– Давлюсь, но пью, раз приготовлено твоими руками.

– Твое настроение с утра мне нравится больше.

– А мне меньше. Я вообще утро не люблю. Ничего хорошегов нем нет. Вставай, иди куда-то. То ли дело вечером, лег и уснул.

– Срочно выходи замуж за своего Колю. Твои мысли додобра не доведут. Чем дальше, тем глупее.

– Я не хочу за Колю, – огрызнулась я, – я затебя хочу. Коля хороший человек, а тебе можно и помучиться.

– Премного благодарен. Интересно, а что ты на самомделе чувствуешь?

– Меня переполняет восторг с элементами слепогообожания.

– Слава богу, я боялся, вдруг что-нибудь серьезное.

– Нет, что ты.

– Слушай, будь счастливой назло мне. Роди детей, живидолго и вспоминай обо мне с веселой усмешкой.

– Подожди, запишу по пунктам.

– Что ты за человек, – сокрушенно покачал онголовой и убрался с кухни. Ко мне тут же подошел Сашка. Влажные глаза егосмотрели на меня с недовольством. – Вот только скажи, что я дура, иполучишь по носу, – предупредила я.

Санаторий располагался в живописном месте. Мы свернули сшоссе и по узкой дорожке углубились в лес. Высокие сосны, слева березовая роща,сейчас в золотом уборе до того красива, что дух захватывало.

Мы подъехали к металлическим воротам, рядом виднеласьдеревянная будка. Лукьянов посигналил, но на наш призыв никто не откликнулся.

– Посиди, – сказал он, вышел, сделав несколькошагов, толкнул калитку слева от ворот. Она со скрипом открылась, Лукьяновпрошел на территорию, заглянул в будку и сообщил: – Никого. На воротах замок.Отгони машину в сторонку, дальше пойдем пешком.

Я так и сделала. Лукьянов дождался, когда я пройду вкалитку, и зашагал рядом. Впереди виднелось старинное здание, похоже, недавноотреставрированное.

– Неплохое местечко, – заметил Саша.

– Бывшая усадьба. Шереметьевых, кажется.

– Отдых в таком месте стоит денег. Или я не прав?

Я пожала плечами, прикидывая, сколько может стоить путевкасюда. Выходило, для инвалида дороговато, если, конечно, ее не отправили сюдабесплатно. Может, и такое бывает.

Мы поднялись по широким мраморным ступеням и оказались переднаполовину застекленной дверью. Она была заперта. Лукьянов постучал, стеклопротивно звякнуло, в недрах дома наметилось движение, и вскоре мы смоглилицезреть строгую даму в белом халате и накрахмаленном чепце, который придавалей сходство с монахиней.

– Слушаю вас, – сказала она сурово. Я предъявилаудостоверение и объяснила цель нашего визита. Суровости в голосе дамыприбавилось. – Вы, надеюсь, понимаете, что у нас живут люди, нуждающиеся впокое…

– А у нас четыре трупа, – обрадовал ее Лукьянов,широко улыбаясь.

Дама с сомнением покосилась на него и вздохнула:

– Хорошо. Идемте, я вас провожу.

Идти пришлось долго, один коридор сменял другой. Я подумалаи шепнула Лукьянову:

– Они были чокнутые.

– Кто?

– Те, для кого этот дом строился. Мне в своих трехстахметрах тошно “по самое не могу”, а здесь…