— Мы спали мирным сном в своихкаютах, — с расширенными от ужаса глазами шептала Кларисса Стамп, — аэтот человек тем временем вел корабль прямо на скалы. Представляете, что былобы дальше? Душераздирающий скрежет, толчок, треск разодранной обшивки! От ударападаешь с кровати на пол и в первый миг ничего не можешь понять. Потом крики,топот ног. Пол все больше и больше кренится на сторону. И самое страшное:пароход все время двигался, а теперь остановился! Все выбегают на палубураздетые…

— Not me![29] — решительновставила мадам Труффо.

— …Матросы пытаются спустить на водулодки, — все тем же мистически приглушенным голосом продолжалавпечатлительная Кларисса, не обратив внимания на реплику докторши. — Нотолпы пассажиров мечутся по палубе и мешают. От каждой новой волны корабль всебольше заваливается на бок. Нам уже трудно удерживаться на ногах, приходится зачто-нибудь держаться. Ночь черна, море ревет, в небе гроза… Одну шлюпку,наконец, спустили на воду, но обезумевшие от страха люди так набились в нее,что она перевернулась. Маленькие дети…

— П-пожалуй, довольно, — мягко, норешительно прервал живописательницу Фандорин.

— Вам бы, мадам, морские романыписать, — неодобрительно заметил доктор.

Рената же так и застыла, схватившись рукой засердце. Она и без того была бледной, невыспавшейся, а от всех этих известийсовсем позеленела.

— Ой, — сказала она иповторила. — Ой.

Потом строго попеняла Клариссе:

— Зачем вы рассказываете мне всякиегадости? Разве вы не знаете, что в моем положении нельзя такое слушать?

Барбоса за столом не было. Непохоже на него —завтрак пропускать.

— А где мсье Гош? — спросила Рената.

— Все есе допрасиваетарестованного, — сообщил японец. В последние дни он перестал держатьсябукой и больше не смотрел на Ренату зверенышем.

— Неужели мсье Ренье признался во всехэтих невообразимых вещах? — ахнула она. — Он на себя наговаривает! Должнобыть, просто помутился в рассудке. Знаете, я давно уже замечала, что он немногоне в себе. Это он сам сказал, что он сын раджи? Хорошо, что не сын НаполеонаБонапарта. Бедняга просто свихнулся, это же ясно!

— Не без того, сударыня, не безтого, — раздался сзади усталый голос комиссара Гоша.

Рената не слышала, как он вошел. Оно инемудрено — шторм кончился, но море еще было неспокойно, пароход покачивался насердитых волнах, и все время что-то поскрипывало, позвякивало, потрескивало.Пробитый пулей Биг-Бен маятником не качал, зато покачивался сам — рано илипоздно этот дубовый урод обязательно грохнется, мимоходом подумала Рената исосредоточилась на Барбосе.

— Ну что там, рассказывайте! —потребовала она.

Полицейский неторопливо прошел к своему месту,сел. Поманил стюарда, чтобы налил кофе.

— Уф, совсем вымотался, —пожаловался комиссар. — Что пассажиры? В курсе?

— Весь пароход гудит, но подробности покамало кому известны, — ответил доктор. — Мне все рассказал мистер Фокс, а ясчел своим долгом информировать присутствующих.

Барбос посмотрел на Фандорина и рыжего Психа,удивленно покачал головой:

— Однако вы, господа, не из болтливых.

Смысл реплики Рената поняла, но это сейчас кделу не относилось.

— Что Ренье? — спросила она. —Неужели признался во всех этих злодеяниях?

Барбос с наслаждением отпил из чашки. Какой-тоон сегодня не такой. Перестал быть похожим на старого, брехливого, но в общемне кусачего пса. Этакий, пожалуй, и цапнуть может. Зазеваешься — кусок мясаоторвет. Рената решила, что переименует комиссара в Бульдога.

— Хорош кофеек, — похвалилБульдог. — Признался, конечно, признался. Куда ж ему деваться. Пришлось,само собой, повозиться, но у старого Гоша опыт большой. Сидит ваш приятельРенье, пишет показания. Расписался — не остановишь. Я ушел, чтоб не мешать.

— Почему это он «мой»? —встревожилась Рената. — Вы это бросьте. Просто вежливый человек, оказывалуслуги беременной женщине. И не верю я, что он такой уж монстр.

— Вот допишет признание — дампочитать, — пообещал Бульдог. — По старой дружбе. Столько часов заодним столом просидели. Теперь-то уж все, расследование закончено. Надеюсь,мсье Фандорин, вы не станете адвокатировать моему клиенту? Уж этому-тогильотины никак не избежать.

— Скорее, сумасшедшего дома, —сказала Рената.

Русский тоже хотел было что-то сказать, новоздержался. Рената посмотрела на него с особым интересом. Свеженький,хорошенький, словно всю ночь сладко проспал в постельке. Да и одет, как всегда,с иголочки: белый пиджак, шелковый жилет в мелкую звездочку. Очень любопытныйтипаж, таких Рената еще не встречала.

Дверь распахнулась так резко, что чуть неслетела с петель. На пороге стоял матрос, дико вращая глазами. Увидев Гоша,подбежал к нему и зашептал что-то, отчаянно размахивая руками.

Рената прислушалась, но разобрала только«bastard» и «by my mother's grave»[30].

Что еще там такое стряслось?

— Доктор, выйдем-ка в коридор. —Бульдог недовольно отодвинул тарелку с яичницей. — Переведите мне, чтобормочет этот парень.

Они вышли втроем.

— Что-о?! — донесся из коридора ревкомиссара. — А ты куда смотрел, скотина?!

Удаляющийся топот ног. Тишина.

— Я отсюда ни ногой до тех пор, пока невернется мсье Гош, — твердо заявила Рената.

Остальные, кажется, были того же мнения.

В салоне «Виндзор» повисло напряженноемолчание.

* * *

Комиссар и Труффо вернулись через полчаса. Виду обоих был мрачный.

— Случилось то, чего следовалоожидать, — торжественно объявил коротышка доктор, не дожидаясьвопросов. — В этой трагической истории поставлена точка. И поставил ее сампреступник.

— Он мертв? — воскликнула Рената,порывисто поднявшись.

— Совершил самоубийство? — спросилФандорин. — Но как? Разве вы не приняли мер п-предосторожности?