Еще секунду поколебавшись, сыщик, наконец,принял решение. И сразу преобразился, движения стали быстрыми, стремительными.Папаша Гош не любит брать с места в карьер, но уж если разогнался — подгонятьне придется.

Наскоро натягивая пиджак и брюки, он сказалштурману:

— Фокс, приведите на верхнюю палубу двухматросов. С карабинами. Помощник капитана пусть тоже придет. Нет, не надо —некогда все заново объяснять.

Сунул в карман свой верный «лефоше», адипломату протянул четырехствольный «мариэтт».

— Умеете обращаться?

— У меня свой, «герсталь-агент», —ответил Фандорин и показал компактный, красивый револьвер, каких Гошу раньшевидеть не приходилось. И еще вот это.

Молниеносным движением он вытащил из тростиузкий и гибкий клинок.

— Тогда вперед.

Баронету Гош решил оружия не давать — мало личто псих выкинет.

Втроем они быстро шагали по длинному пустомукоридору. Дверь одной из кают приоткрылась, выглянула Рената Клебер — поверхкоричневого платья накинута шаль.

— Господа, что вы топочете, как стадослонов? — сердито воскликнула она. — Я и так из-за этой грозы уснутьне могу!

— Закройте дверь и никуда невыходите, — строго сказал ей Гош и, не останавливаясь, подтолкнул Ренатувнутрь каюты. Не до церемоний.

Комиссару показалось, что и дверь каюты№ 24, где проживала мадемуазель Стамп, чуть дрогнула и приоткрылась, но кместу ли было придавать значение пустякам в столь ответственный момент?

На палубе в лицо ударили дождь и ветер.Пришлось кричать — иначе друг друга было не расслышать.

Вот и трап, ведущий к рулевой рубке и мостику.У нижней ступеньки уже дожидался Фокс. С ним два вахтенных матроса.

— Я же сказал, с карабинами! —крикнул Гош.

— Они в арсенал! — заорал ему на ухоштурман. — Ключ от арсенала у капитана!

Неважно, поднимаемся наверх, — показалжестом Фандорин. Лицо его блестело от капель.

Гош посмотрел вокруг и передернулся: ночьпосверкивала стальными нитями дождя, белела пенными гребнями, щериласьмолниями. Жуть какая!

Полезли вверх по чугунной лесенке, грохочакаблуками и жмурясь от хлестких струй дождя. Гош поднимался первым. Сейчас онбыл самым главным человеком на всем огромном «Левиафане», доверчиво несшем своюдвухсотметровую тушу навстречу гибели. На последней ступеньке сыщикпоскользнулся и едва успел ухватиться за поручень. Выпрямился, перевел дух.

Все, выше только поплевывающие искрами трубыда едва различимые во тьме мачты.

Возле кованной стальными клепками двери Гошпредостерегающе поднял палец: тихо! Пожалуй, предосторожность была излишней —море так расшумелось, что из рубки все равно ничего бы не услышали.

— Тут вход в капитанский мостик и рулеваярубка! — крикнул Фокс. — Без приглашений капитана входить нельзя!

Гош выдернул из кармана револьвер, взвелкурок. Фандорин сделал то же самое.

— Вы помалкивайте! — на всякийслучай предупредил сыщик чересчур инициативного дипломата. — Я сам! Ох,зря я вас послушал! — И решительно толкнул дверь.

Вот тебе раз — дверь не подалась.

— Заперся, — констатировалФандорин. — Подайте голос, Фокс.

Штурман громко постучал и крикнул:

— Captain, it's me, Jeremy Fox! Pleaseopen! We have an emergency![26]

Из-за двери глухо донесся голос Ренье:

— What happened, Jeremy?[27]

Дверь осталась закрытой.

Штурман растерянно оглянулся на Фандорина. Тотпоказал на комиссара, потом приставил палец к своему виску и изобразил, чтоспускает курок. Гош не понял, что означает эта пантомима, но Фокс кивнул изаорал во всю глотку:

— The French cop shot himself.[28]

Дверь немедленно распахнулась, и Гош судовольствием предъявил капитану свою мокрую, но вполне живую физиономию. Азаодно черную дырку в дуле «лефоше».

Ренье вскрикнул и отшатнулся, словно от удара.Вот это улика так улика: человек с чистой совестью так от полиции нешарахается, и Гош уже безо всяких колебаний схватил моряка за ворот брезентовойкуртки.

— Рад, что известие о моей смертипроизвело на вас такое впечатление, господин раджа, — промурлыкал комиссари гаркнул свое знаменитое на весь Париж. — Руки выше ушей! Вы арестованы!

От этих слов, бывало, падали в обморок самыеотпетые парижские головорезы.

У штурвала полуобернувшись застыл рулевой. Онтоже вскинул руки, и колесо слегка поехало вправо.

— Держи штурвал, идиот! — прикрикнулна него Гош. — Эй, ты! — ткнул он пальцем в одного из вахтенных.— Срочно первого помощника сюда, пусть принимает корабль. А покараспоряжайтесь вы, Фокс. И живей, чтоб вам! Командуйте машинному отделению —«стоп-машина» или, не знаю, «полный назад», но только не стойте, как истукан!

— Нужно смотреть, — сказал штурман,склоняясь над картой. — Может быть, еще не поздно просто взять лево.

С Ренье все было ясно. Голубчик даже непытался изображать негодование, просто стоял, опустив голову. Пальцы поднятыхрук мелко подрагивали.

— Ну, пойдем поговорим, — задушевносказал ему Гош. — Ай, как славно мы поговорим.

К завтраку Рената вышла позже всех и потомуузнала о событиях минувшей ночи самой последней. Все наперебой кинулисьрассказывать ей невообразимые, кошмарные вести.

Оказывается, капитан Ренье уже не капитан.

Оказывается, Ренье никакой не Ренье.

Оказывается, он сын того самого раджи.

Оказывается, это он всех убивал.

Оказывается, ночью пароход чуть не погиб.