— Вы заметили, что он не ест ни говядины,ни свинины? Знаете почему? Привычка с детства. В Индии корова считаетсясвященным животным, а свинину не едят мусульмане. Раджа был индийцем, ноприверженцем ислама.

— Мало ли, — пожал плечамиГош. — Ренье говорил, у него диета.

— А смуглое лицо?

— Загорел в южных морях.

— Последние два года Ренье плавал налиниях Лондон — Нью-Йорк и Лондон — Стокгольм. Спросите у мсье Фокса. Нет, Гош,Ренье наполовину индиец. Жена раджи Багдассара была француженкой, сын во времясипайского мятежа воспитывался в Европе. Скорее всего, во Франции, на родинематери. Вам случалось бывать у Ренье в каюте?

— Да, он приглашал меня, как и других.

— Видели фотографию на столе? «Семь футовпод килем. Франсуаза Б.»?

— Ну, видел. Это его мать.

— Если мать, то почему «Б.», почему не«Р.»? Ведь у сына и матери фамилия должна быть одинаковая.

— Может, она снова вышла замуж.

— Возможно. Я не успел это проверить. Ночто если «Франсуаза Б.» означает «Франсуаза Багдассар»? На европейский манер,ведь фамилий у индийских раджей не бывает.

— Откуда тогда взялась фамилия Ренье?

— Не знаю. Предположим, при натурализациион взял девичью фамилию матери.

— Домыслы, — отрезал Гош. — Ниодного твердого факта. Сплошные «что если» да «предположим».

— Согласен. Но разве не подозрительноповедение Ренье во время убийства Свитчайлда? Помните, как лейтенант вызвалсясбегать за шалью для мадам Клебер? И еще попросил профессора без него неначинать. Я полагаю, что за несколько минут отсутствия Ренье успел поджечь урнуи заскочить к себе в каюту за скальпелем.

— А с чего вы взяли, что скальпель былименно у него?

— Я говорил вам, что узелок негра исчезиз шлюпки после обыска. Кто руководил обыском? Ренье!

Гош скептически покачал головой. Пароходкачнуло так, что он больно стукнулся плечом о дверной косяк. Настроение отэтого лучше не стало.

— Помните, с чего начал тогдаСвитчайлд? — продолжил Фандорин, выдернул из кармана часы, и темп его речиускорился. — Он сказал: «У меня все сложилось — и с платком, и с сыном.Порыться в списках Эколь Маритим, и отыщется». То есть он не только разгадалтайну платка, но и узнал что-то важное про сына раджи. Например, что тот училсяв марсельской Эколь Маритим, Мореходной школе. Которую, кстати, заканчивал инаш Ренье. Индолог говорил про телеграмму, посланную знакомому во французскоеминистерство внутренних дел. Возможно, Свитчайлд хотел выяснить судьбумальчика. И, видимо, кое-что выяснил, однако вряд ли догадался, что Ренье иесть наследник Багдассара, иначе профессор вел бы себя осторожней.

— А что он разнюхал про платок? — сжадным интересом спросил Гош.

— Мне кажется, я могу ответить на этотвопрос. Но не сейчас, после. Время уходит!

— Значит, по-вашему, Ренье саморганизовал небольшой пожарчик и, воспользовавшись паникой, заткнул профессорурот? — задумчиво произнес Гош.

— Да, черт подери, да! Шевелите жемозгами! Улик мало, я знаю, но еще двадцать минут, и «Левиафан» войдет впролив!

Однако комиссар все еще колебался.

— Арест капитана в открытом море — этобунт. Почему вы приняли на веру сообщение этого господина? — он мотнулподбородком в сторону психованного баронета. — Ведь он вечно несет всякуючушь.

Рыжий англичанин презрительно усмехнулся ипосмотрел на Гоша, словно тот был какой-нибудь мокрицей или блохой. Ответом неудостоил.

— Потому что Ренье давно у меня наподозрении, — скороговоркой произнес русский. — И потому что историяс капитаном Клиффом показалась мне странной. Зачем лейтенанту понадобилось такдолго вести телеграфные переговоры с пароходством? Получается, что в Лондоненичего не знали о несчастье, произошедшем с дочерью Клиффа? Кто же тогдаприслал телеграмму в Бомбей? Дирекция пансиона? Вряд ли она так подробноосведомлена о маршруте «Левиафана». А не послал ли депешу сам Ренье? В моемпутеводителе написано, что в Бомбее не меньше дюжины телеграфных пунктов.Отправить телеграмму с одного на другой в пределах города — это же так просто.

— И за каким лешим ему понадобилосьпосылать такую телеграмму?

— Чтобы завладеть кораблем. Он знал, чтопосле подобного известия Клифф не сможет продолжать плавание. Спросите лучше,зачем Ренье пошел на такой риск? Не из глупого же честолюбия — чтоб неделькупокомандовать пароходом, а там будь что будет? Версия одна: чтобы отправить «Левиафан»на дно, вместе с пассажирами и командой. Следствие подобралось к нему слишкомблизко, круг сжимается. Он не может не понимать, что полиция так и будет сидетьна хвосте у всех подозреваемых. А тут катастрофа на море, все погибли,шито-крыто. Можно спокойно отправляться за ларцом с камнями.

— Но он погибнет вместе с нами!

— Нет, не погибнет. Мы только чтопроверили — капитанский катер готов к спуску на воду. Это маленькое, но крепкоесуденышко, которому и шторм нипочем. Там припасены и вода, и корзина спровизией, и, что особенно трогает, даже саквояж с вещами. Скорее всего, Реньесобирается покинуть корабль сразу после входа в узкий пролив, откуда«Левиафану» уже не выбраться. Пароход не сможет развернуться, и даже приостановленной машине течение все равно отнесет его на скалы. Кто-то, может, испасется, благо берег недалеко, а все пропавшие будут сочтены погибшими.

— Нельзя быть такой тупица, мсьеполицейский! — вмешался штурман. — Мы и так теряли много времени. Менябудил господин Фандорин. Говорил, корабль идет не туда. Я хотел спать, посылалгосподин Фандорин к черту. Он предлагал пари: сто фунтов против одного, чтокапитан ошибся курс. Я думал, русский сошел с ума, все знают, что русские оченьэксцентричные, я зарабатываю легкие деньги. Поднялся на мостик. Все в порядке.Капитан на вахте, рулевой у штурвала. Ради ста фунтов я все же незаметнопроверял курс и весь потел! Но капитану ничего не говорил. Мистер Фандоринпредупредил, что нельзя ничего говорить. И я не сказал. Желал спокойная вахта иуходил. С тех пор, — штурман посмотрел на часы, — прошло двадцатьпять минут.

И добавил по-английски что-то явно нелестноедля французов вообще и французских полицейских в особенности. Гош понял толькослово frog.[25]