Вандерслис бормотал этот стишок, дуя на окоченевшие пальцы. У него была только одна перчатка, которую он попеременно надевал то на правую, то на левую руку.

– Сомневаюсь, что мы прогоним холод, если велим ему убираться прочь, – сказал Маркус, который кутался в теплый шарф, снятый с убитого солдата во время сражения при Принстоне.

– Может, и прогоним. Молитвы имеют силу, – ответил Вандерслис. – А ты знаешь какие-нибудь молитвы?

– Что обморозил в январе, тебе оттяпают в июле.

Это больше напоминало мрачное пророчество, чем молитву, но Маркусу было все равно.

– Не пытайся меня одурачить, янки. Такое ты никак не мог услышать в церкви. – Вандерслис достал из кармана фляжку. – Хочешь глотнуть рому? Там пороха добавлено, чтобы забористее было.

Маркус осторожно понюхал содержимое фляжки.

– Ты последние мозги потеряешь, если еще хоть раз глотнешь оттуда, – сказал он, возвращая фляжку Вандерслису. – Это же касторовое масло.

К костру быстрым шагом подошел лейтенант Катберт. Завидев его, следом потянулись и другие Ассоциаторы, чуя, что он принес какие-то новости.

– Как ты торопишься, – произнес Адам Свифт, растягивая слова на ирландский манер.

Он одним из первых примкнул к Ассоциаторам и, по сути, считался заместителем Катберта.

– Нас отправляют по домам. – Катберт быстро утихомирил радостные возгласы. – Я это слышал от одной шлюхи. Она узнала от кого-то из ординарцев Вашингтона, а тот подслушал разговор генерала с офицерами.

Солдаты полка затеяли оживленный разговор. Они обсуждали, чем займутся, вернувшись домой. Маркус дрожал на пронзительном ветру, пробиравшем сквозь шинель. Для него Филадельфия не была домом. Надо искать себе другой полк и поскорее. Возможно, опять придется менять имя. Если Вашингтон намерен расформировать зимний лагерь и отправить солдат по домам, Маркусу тоже понадобится какое-то пристанище.

– Док, ты пойдешь с нами? – спросил Свифт, пихнув Маркуса локтем в бок.

Маркус улыбнулся и кивнул, ощущая противный холодный узел в животе. Он не владел ремеслами, которые пригодились бы в Филадельфии. А на фермах ему не найдется работы до самой весны.

– Конечно, Док пойдет с нами. Наймет помещение рядом с заведением немки Герти и будет получать денежки за лечение, – сказал Катберт. – А я встану у входа как свидетель твоих врачебных талантов. – Лейтенант поднял вверх большой палец.

– Дайте-ка посмотреть. – Маркус встал, услышав хруст в окоченевших коленях. Сейчас он бы отдал все на свете за мазь Тома Бакленда, унимающую боль в костях.

Катберт послушно протянул руку. Маркус внимательно ее осмотрел, закатав лейтенантский рукав, чтобы увидеть руку целиком. В Принстоне Катберт второпях схватился не за тот конец ружейного шомпола и обломки железной проволоки застряли у него в большом пальце. Маркус их удалил. Палец и сейчас был покрасневшим и распухшим, но уже не таким, как вначале.

– Красных прожилок не видно. Хорошо, значит, нет заражения. – Маркус ощупал кожу вокруг раны; гной еще выделялся, но немного. – Тебе, лейтенант, досталось бычье здоровье.

– Эй, парень! – Возле костра стоял невысокий пожилой человек в парике, модном лет сорок назад. – Ты кто такой? – спросил человек, указывая на Маркуса.

– Гален Чонси, – собрав всю уверенность, ответил Маркус.

Он поймал предостерегающий взгляд Катберта.

– Ты здешний полковой врач?

С каждым новым предложением немецкий акцент человека в парике становился все заметнее.

Почуяв возможную беду, Катберт пустил в ход свое изрядное обаяние:

– Чем я могу вам помочь, мистер…

– Доктор Отто, – представился человек, вставая поудобнее. – Ваша рота из Пенсильвании, ja?

– Да, – ответил Катберт.

– Я главный хирург всех пенсильванских отрядов, но этого человека не знаю. – Отто оглядел Маркуса с головы до пят. – Он не похож на одного из нас. И одет странно.

– Ничего странного в нем нет. Док – из числа янки, только и всего, – сказал Свифт.

Маркус недовольно покосился на ирландца. Ему не хотелось, чтобы об этом стало известно офицерам.

– Док? – удивленно переспросил Отто.

– Не совсем, – торопливо ответил Маркус. – Дома я научился кое-каким штучкам у своего приятеля, и не более того.

– Штучкам? – Голос Отто стал еще выше.

– Навыкам, – пояснил Маркус.

– Если ты настолько сведущ, назови мне лечебные свойства ртути, – потребовал Отто.

– Ею лечат повреждение кожи и тканей, – ответил Маркус, с радостью вспоминая почерпнутое из медицинских книг Тома.

– А зачем назначают каломель и ялапу?

– Для очищения кишечника, – быстро ответил Маркус.

– Вижу, ты знаком с методами доктора Раша. А что тебе известно о докторе Саттоне? – спросил доктор Отто, вперив в Маркуса свои темные глаза.

– Я знаю, что он берет очень дорого и простым людям его услуги не по карману. – Маркус, уставший от расспросов, закатал рукав и показал морщинистый шрам от противооспенной прививки; наверное, этот шрам останется с ним до конца дней. – И еще я знаю о действенности методов доктора Саттона. Другие вопросы будут?

– Нет. – Отто моргнул. – Ты пойдешь со мной.

– Почему? – насторожился Маркус.

– Потому что, герр Док, ты теперь будешь работать со мной. Тебе нужно не из ружья стрелять, а помогать в госпитале, – ответил Отто.

– Но мое место здесь. – Маркус смотрел на соратников, ища поддержки, однако Катберт покачал головой:

– Пройдет еще не один месяц, прежде чем мы снова начнем сражения. Работая с доктором, ты лучше послужишь делу свободы, чем пьянствуя всю зиму с Вандерслисом и Свифтом.

– Что ты мешкаешь, герр Док? – удивился доктор Отто. – Я отдал тебе приказ. Бери мешок. Одеяло захватить не забудь. Все мои люди заняты больными солдатами.

После Хедли жизненный путь Маркуса стал похож на темную извилистую лесную тропу. Она провела его по землям Новой Англии и через Нью-Йорк. Он не встревал в сражения и все время боялся, что его схватят как шпиона, дезертира или убийцу. Ассоциаторы приняли его в свои ряды, и у Маркуса появилась возможность заглядывать в недалекое будущее. Так было в декабре и сейчас, в январе.

Но теперь все Ассоциаторы возвращались к домашнему уюту, а жизнь Маркуса благодаря чудаковатому немецкому коротышке-доктору делала новый странный поворот. Отто вытащил его из скученного, пропахшего дымом лагеря, чтобы ввергнуть в мир крови, боли и страданий. В тот хаос, который в армии Вашингтона именовался полевыми госпиталями. Для Маркуса это был шанс еще надежнее скрыться от событий своего прошлого. Ему вспомнились слова Сары Бишоп, сказанные в Гарвардском дворе после сражения у Банкер-Хилла. Получалось, армии и в самом деле требовалось больше целителей, чем солдат.