Так, стоп! А что, если нанести их на оружие? Будет ли какой-то эффект или одной влитой Ци достаточно? Надо проверить. Причем попробовать знак и Чанъэ, и Нингаль. Гм. Последняя требует жертвы. Можно ли нанести символ своей кровью? Блин, в прошлый раз табличку мне дала Ба нюй… Та девка, хотя Ублюдок-зам сказал, что будет работать и простой знак. Проверим".

К сожалению, мрачный вид Стаса все равно не смог вернуть бойцам душевное спокойствие и боевой дух, несмотря на его слова, не слишком убедительные из-за тона и выражения лица. И если в другой временной линии он фонтанировал энтузиазмом, то в этой паренек холодным, бесстрастным голосом описывал способы и варианты противодействия. Он не мог видеть себя со стороны, поэтому и не знал, какой эффект невольно производит его речь. Речь покойника, который все же решил побороться, однако в глубине души давно осознал и принял собственную смерть.

Поэтому ничего удивительного, что и в этот раз обсуждение вылилось в издевательство над их отрядным изгоем. После возвращения из похода к Насыпи Ма сиял, довольный своими пусть не великими, но реальными достижениями. Шутка ли, преодолеть гнетущую ауру Придворного, перед которой не устоял ни страшный фармацевт, ни самый сильный боец их команды — аристократ Юлвей. Да еще внести свой вклад и даже активировать навык, пусть не слишком сильный.

Иккагецу думал, что сегодня все изменится, что его признают. Однако черные вести и общая озлобленность сделали свое дело. И реальность в очередной раз показала свое уродливое лицо. Первым над ним начал издеваться Камей. Он принялся оскорблять своего соратника, сомневаться в способностях и смеяться над слабостью. Уру на словах пробовал прекратить, но на деле лишь подзуживал остальных и ранил как бы вскользь, но еще глубже, обиднее. Вызывал на эмоции, которые распаляли злую радость остальных и стадный инстинкт.

— Пфе! Для такого, как он, даже один слабый навык великое достижение. По крайней мере, наш старина Ма не ворует и не торгует собой.

— Тьфу! — Презрительно сплюнул польщенный вниманием старших Кань, — Кто на такое покусится?

— Есть в других отрядах любители, — С нарочито мерзкой улыбкой выдаёт Камей, — Могу познакомить.

Тихий шёпот только дрожащему от ужаса Ма.

— Почему? Что я вам сделал?! — Срывается бывший вор, а Стас невольно вздрагивает, выходит из своих мыслей.

"Почему? Что я вам сделал?!" — Тоже самое кричал и он своим палачам — Фенгу с Ксином. Однако ему никто не ответил.

"Надо вмешаться!" — Возникла в его мозгу привычная еще тому, старому Стасу мысль. Он не отреагировал.

"Ну и чем я тогда хуже тех тварей? И они, и я равнодушно отвернулись от своего соратника. Да, этот воришка доставил мне проблемы, но… Не оставлять же его вот так!" — К сожалению, обида еще тянула внутри мерзким жаром из диафрагмы, отравляла его тело, поэтому Стас так и не вмешался, несмотря на все более громкий голос совести.

"Это жизнь. Для нормального функционирования отряду нужен собственный козел отпущения. Вовремя выпустить пар, чтобы не накалять внутри команды. В любом обществе, хоть в школьном классе, хоть в тюрьме, хоть даже на работе есть свой изгой. Это норма жизни", — Он продолжал упрямо гнуть свою циничную линию, хотя все его нутро протестовало против такого положения вещей.

Ведь на роль боксерской груши прекрасно подходят демоны, а бойцов в команде и так слишком мало, чтобы снижать совокупную мощь ради сомнительных удовольствий остальных. Тем более, Ма, каким бы он ни был, все равно являлся своим. Поэтому сейчас Стас совершал такое же предательство, как и те двое аристократов. Все это он прекрасно понимал, однако просто не находил в себе сил бороться еще и за это. В первую очередь моральных. Слишком много потрясений за такой малый отрезок времени.

"В конце-концов, не убьют же они его?" — Малодушно подумал он, окончательно перестав маскировать подобием ницшеанской философии собственную черствость и трусость, — "Верну его в команду после этой волны. Демонстративно похвалю, назначу главным по готовке, попрошу Каня кинуть Камею что-нибудь для поноса, чтобы осознал важность, а дальше только корректировать курс. Главное, чтобы он показал себя в деле сейчас, во время волны".

— …Почему? Потому что ты слабый! — Бросил Камей с кривой ухмылкой и сбил бывшего вора с ног одной меткой подсечкой.

— Ну, может лет десять назад он бы и смог победить нашего Саргона. Когда тому было три годика. А сейчас — старость не радость, — Гадостно произнес Уру своим манерным тенорком. Вот только Стас видел его липкий страх, который забивал все. Бывший чиновник пытался отвлечься от него любыми, даже самыми неприглядными способами. Словно кривое зеркало самого Саргона. Вывернутая душевная боль, только не от ран прошлого, а от их ожидания в будущем.

— Хе! По такой логике реальный шанс на победу у него только пока страшный враг еще сидит в утробе… Хотя не знаю, есть ли у демонов утробы, но обязательно позову тебя, дружок. Ах да, ты даже их на Насыпи разбить не смог.

Ма вдруг отвернулся от своих мучителей и поймал взгляд Стаса. Тот отвернулся, не в силах выдержать ту унизительную мольбу и отчаяние, которое он прочел на его лице.

— Хватит заниматься глупостями. Давайте лучше думать, как нам убить демонов, — Прервал он остальных. Странное дело, но никаких других слов больше не потребовалось. Стас с удивлением и даже облегчением (в котором он себе не признался) понял, что никто из них на самом деле и не хотел участвовать во всем этом.

Уру, который паниковал больше, не в пример больше обычного и тупо срывался на любой удобной цели, как ранее сам Стас. Кань, по-детски глупый и не осознающий пока грани между шуткой и травлей. У него просто играет ретивое, как у всех подростков. Он ищет границы возможностей и постоянно проверяет окружающих на прочность. Биологически обусловленное поведение, не больше.

Вань с развившимся комплексом наседки от потери своего старшего сына теперь разве что пылинки с него не сдувал и в воспитательном процессе участвовал постольку-поскольку. Сам он никого не подзуживал, но и на страдания Ма смотрел равнодушно. А десятник демонстративно сидел у входа. Он тоже не собирался вмешиваться, так как очень не любил крысятников, а поступки Иккагецу в отношении Стаса ранее подходили под это определение как нельзя лучше.

В итоге, реальной проблемой в деле издевательств оставался разве что Камей, но даже он скорее поддался мрачной атмосфере и стал заложником своего дотюремного опыта.