Нет, он стремился к той же честности, что и она, он хотел отблагодарить Кэтриону тем же подарком.

– Мы слишком легко говорим, что не боимся смерти, пока не сталкиваемся с ней на деле. Мужчины не обращают на нее внимания и отпускают в ее адрес мрачные шутки, а в момент реальной угрозы тело отчаянно хочет жить. – Он взял Кэтриону за руку. – Животный ужас, который тебя охватывает, как раз и помогает тебе уцелеть. Но есть вещи, которых я боюсь больше смерти.

– И что же это?

Кэтриона не отняла руку. Доминик посмотрел на ее кисть, сильную и гибкую.

– Замкнутое пространство. Я боюсь когда-нибудь снова оказаться запертым в подвале. Вы можете подумать, что это в некотором роде страх темноты. – Он засмеялся. – Нет, только замкнутой темноты. Это боязнь ограниченного пространства и никогда – темноты ночи. Так что теперь вы знаете мою слабость, Кэтриона Макноррин. Вы понимаете, какое оружие я дал вам против самого себя?

– И от этого страха вы взбираетесь на шпили?

– Среди прочих причин. В тот раз нужно было еще и выигрывать пари. – Доминик вытянулся на траве, прислушиваясь к жужжанию пчел и приносимому ветром шепоту далекого моря. Он погладил ее пальцы, один за другим, ощущая их силу. – Мы – несчастные создания, Кэтриона, и вы, и я, но мы найдем ребенка и докажем его права на наследство.

Доминик наблюдал за ней, но не мог ничего прочесть на ее лице. Кэтриона все еще держалась за его руку, будто его пустые обещания могли принести пользу, а сам он мог восстановить и вверить ей ее вселенную – светлую и невредимую, без угрожающего набега овец из южных долин. Вокруг было столько обмана, что у него все внутри переворачивалось. Разыскиваемый ими ребенок по сей день оставался для него не более чем именем. Маленький Эндрю был такой же химерой, как мертворожденное дитя.

Кэтриона вдруг повернула голову и отняла руку.

– Мы его не найдем, если няня сознательно его прячет. Нужно отправляться туда, где она сама сможет найти нас. Мы должны ехать в Глен-Рейлэк.

– Миссис Макки наверняка этого не сделает. Вы ведь тоже так думаете, верно? Тогда зачем ехать туда, где все под контролем Ратли?

На щеках у нее зажегся легкий румянец.

– Когда умер мой дядя, герцог оставил мне на год Дуначен с правом свободной аренды и помимо этого назначил содержание. В конце концов я кузина его внука и пока еще могу оставаться в замке как в своем собственном доме. Миссис Макки может отправить туда послание.

– Боже мой! – Доминик сел. – И после этого вы остаетесь приверженной своей идее? Предпочитаете прозябать в бедности, тогда как можете жить в Дуначене как леди?

Лицо ее сделалось сердитым, почти гневным.

– Вы думаете, я стану брать от него подачки, когда он собирается лишить всех людей моего клана их жилищ?

В эту ночь миссис Фрезер снова дала им приют, и, разумеется, они опять спали порознь: Кэтриона осталась в доме вместе с хозяйкой, а Доминику постелили в амбаре. Братья уехали по своим делам, связанным то ли со скотом, то ли с продажей виски, как сказала миссис Фрезер, – по-видимому, в деталях она была не слишком информирована.

Женщины улеглись в постели, а Доминик лег на сеновале, завернувшись в плед. Он лежал уставившись на стропила, ощущая рядом теплое дыхание коз. Это была не та темнота, которой он боялся. Усилием воли он сознательно вернул себя к тем парижским дням, когда его приковали цепями в погребе, вспомнил темноту и боль, а потом фейерверк света, бьющего в его расширившиеся глаза. Он не признавался никому, кроме Кэтрионы, какой страх он тогда пережил. В умозрительных рассуждениях смерть может показаться желанным другом, но намеренно причиняемая боль, ее ожидание и сознание собственной беспомощности перед ней плохо уживаются с философией.

Снаружи послышались какие-то звуки. Дверь распахнулась, и свет ударил ему в лицо. Мгновенно перевернувшись и выскочив из пучка лучей, Доминик бросился в проем к появившемуся мужчине и всем телом навалился ему на ноги. Тот упал, неловко раскинув руки; фонарь ударился об пол и погас.

– Майор! Это я, Алан Фрезер!

– Боже праведный! – Доминик подал Алану руку и помог ему встать на ноги. – Простите меня, дружище. Я уже наполовину уснул и плохо соображал.

– В таком случае я не хотел бы сражаться с вами, пока вы не проснулись. – Алан убрал потухший фонарь и зажег другой. – Вы нашли малыша?

Доминик покачал головой:

– Я уже начинаю думать, не приснился ли он мне. Охочусь за ребенком, которого никогда не видел.

– О нет, это не сон, но если тот мальчуган и вправду сын Сары и законный наследник Макноррина, вам следует поторопиться. У меня есть для вас малоприятные новости. Ратли уже отправил в Глен-Рейлэк предписание: туда назначен новый управляющий, и все жители лишаются аренды. Земля передается во владение пришельцам из южных долин.

– Выходит, изгнание уже началось? – отрывисто спросил Доминик.

– Нет, но оно начнется, как только прибудет управляющий. – Алан Фрезер посмотрел Доминику в лицо, и его голубые глаза потемнели от гнева и печали. – Я выясню его имя, майор. Я его достаточно хорошо запомнил.

– Проклятие! – Доминик сжал кулаки. – Человека, о котором вы говорите, я знаю. Нового управляющего Ратли зовут Джерроу Флетчер.

Алан кивнул:

– Значит, вы догадались. Что вы теперь собираетесь делать?

– Увезу Кэтриону в Инвернесс. Я не могу допустить, чтобы она видела, как он сожжет Глен-Рейлэк. Не говорите ей ничего, Алан, я прошу вас.

– Вы думаете, мы сможем уберечь ее от слухов? – Алан Фрезер недоверчиво поднял светлую бровь. – Тогда вы, наверное, лучше меня знаете, как обращаться с девушками!

– Как вы оцениваете ближайшую перспективу?

– Если люди не покинут Глен-Рейлэк по собственной воле, их принудят к этому. Джерроу Флетчер сделает это с наслаждением, хотя он не первый управляющий, кто собственноручно устраивает пожар. Но без него изгнание в любом случае не начнется.

– Значит, у нас еще есть немного времени.

– Я так думаю. У вас достаточно времени, чтобы поспать до конца ночи, а у меня – чтобы уехать с братьями.

Доминик проснулся от петушиного крика, вскочил и быстро зашагал к озеру. Он старался не думать о том, как отнесется к ужасному известию Кэтриона. В небе уже разлилась заря – в здешних краях рассветало очень рано, и в воздухе чувствовался легкий морозец. Густой иней лежал на траве как сахарная пудра. Бросив плед на траву, Доминик пошел вброд через темную воду, пока не скрылся с головой. Холодная вода обожгла ему кожу, а затем вытолкнула его на поверхность и распылила над ним радугу брызг. Снова прокричал петух, провозглашая начало дня, славя чистый воздух и горы. Это золотистое летнее утро существовало будто вне времени и пространства.

– Воображаю, каково здесь зимой, – вслух сказал Доминик, обращаясь к далеким вершинам. – Вероятно, довольно мрачно.