— Там уже ждет Ева, — с улыбкой произнесла миссис Элингтон. — Вам тоже лучше пойти в переднюю встречать мужа.

— Правда? — переспросила Элеонора и выплыла из гостиной.

Рядом со мной стояли Нотты. Они с любовью взглянули друг на друга, позабыв обо всех остальных — два крепких, потрепанных жизнью бойца, — и на миг отгородились от мира стеной взаимного доверия и нежности.

— Ну, милый мой Фред, — услышал я ее тихий голос, — счастливого Нового года тебе!

Советник Нотт поцеловал жену.

— И тебе, старушка. Надеюсь, таким он и будет. — Однако улыбка его была печальной, а взгляд серьезным.

— Всех с Новым годом! — воскликнули Никси и Бен Керри, торжественно входя в гостиную и впуская в дом Новый год. Следом молча, с напряженными лицами шли Ева и Элеонора Никси. Такое начало года добра не сулит, подумал я (и наверняка не я один).

— Спасибо, господа! — воскликнул мистер Элингтон с напускным радушием человека, задушившего в себе все тревоги. — Ну, бокалы полны? Прекрасно! Давайте выпьем за Новый год, год 1914-й, и все, что он нам несет: мир, процветание, дружбу!

Когда все выпили, чей-то бокал упал и вдребезги разбился о каминную решетку.

— Ева, что такое? — воскликнул Дэвид.

Она безудержно разрыдалась, и мама спешно вывела ее из комнаты.

Мы пытались сделать вид, что ничего не произошло, однако тщетно: праздник был испорчен…

И вновь, пока я лежал в постели, уже ощущая действие мединала (в гостиной Элингтонов сгущались сумерки), меня охватила боль, словно от незалеченной раны: то же горькое чувство утраты и опустошения, что охватило меня внизу. Я заснул, но спал беспокойно и видел множество снов: в них я не был ни юнцом в Браддерсфорде, ни постояльцем отеля «Ройял оушен», я превратился в некое существо без возраста и тела, порхающее меж бесконечных, уходящих в перспективу картин: известняковые окопы Пикардии выходили на площадь Пиккадилли, а Бригг-Террас и Кэнэл-стрит сливались с улицами Голливуда и Беверли-Хиллз. Всюду этот мятущийся дух кричал: «Все пропало, пропало!» — и продолжал тщетные поиски того, что непременно должен был найти…

Я почувствовал на себе пристальный взгляд. Продрав глаза, я посмотрел по сторонам и увидел Георга Адоная в черном шелковом халате и красном платке. Он был похож на желтого изможденного гномика с опухшими глазами. Кто-то раздернул шторы, и мою комнату заливал яркий свет.

— Что случилось? — спросил я, стряхивая остатки сна.

— Мы с тобой завтракаем, Грегори, — ответил он и помахал мне рукой.

— Неправда. Завтрак в номера не подают.

— Я уже все устроил. Подобные недоразумения всегда можно уладить, а нам с тобой надо обсудить сценарий. Если сделаем это здесь и сейчас, сэкономим время. Мы с Джейком хотим успеть на поезд, который отходит в половине двенадцатого. На завтрак у тебя овсяная каша, кофе и рыбные котлеты.

— Славно. Люблю рыбные котлеты, — с улыбкой ответил я.

— Знаю, поэтому и заказал. Для тебя. Сам я их на дух не переношу. А сценарий хороший, — добавил Адонай. — Разумеется, это я тоже знал. Осталось только убрать из него овсянку и рыбные котлеты.

Я выбрался из постели и пошел умываться.

— Это мы еще посмотрим, Георг. Накрывай на стол, будем разговаривать. Отличная идея, кстати, сам бы я не додумался.

В ванной я решил, что идея вовсе не так хороша. Вчера ночью я слишком много и слишком поздно курил, да в придачу еще несколько часов мне предстояло бороться с действием мединала: от всего этого у меня разболелась голова и испортилось настроение. Вообще-то я люблю обсуждать сценарий с хорошим режиссером — а Георг Адонай был очень хорошим режиссером, — но он либо выбрал не то утро, либо начал слишком рано. Я надел свой толстый старый халат и неслышным шагом вернулся в номер. Завтрак уже подали, и Адонай вручал официантам изрядные чаевые.

— Два старых колдуна, а? — хмыкнул я, когда мы сели друг против друга за стол.

Однако сегодня Адонай был настроен серьезно.

— После твоего вчерашнего ухода я переговорил с Элизабет Эрл, — начал он. — Сдается, ты был прав. Работать с ней легко, она послушная и сыграет великолепно. Я сегодня же встречусь с Брентом и скажу, что очень доволен. — Он напомнил мне горделивого заморского маэстро, которого пригласили дирижировать оперой «Кольцо Нибелунгов» в Зальцбурге. Адонай почти не притронулся к еде и большую часть времени курил, пока я с аппетитом уминал кашу и рыбные котлеты.

— Однако я по-прежнему считаю, что Элизабет в тебя влюблена, — сказал он, глотнув кофе. — Просто любит тебя не страстно — она вообще не страстная женщина, — а крепко и по-настоящему, как примерная английская школьница.

— Давай не будем об этом, Георг. Времени у нас немного, и я не хочу посвятить все утро обсуждению Элизабет.

Он кивнул:

— Ладно, поговорим о сценарии. Как я уже говорил, мне он понравился.

— Открою тебе секрет, — прошептал я. — Строго между нами, Георг. Я начинаю ненавидеть этот проклятый сценарий.

Он бросил на меня холодный испытующий взгляд.

— Почему? Что не так?

— Да не знаю… Может, потому что такого в жизни не бывает. Наскучило мне все это.

Адонай полистал мою работу, добрался до последней сцены, которую я закончил только вчера, и многозначительно постучал по ней пальцем.

— Вот где она кроется, твоя скука. В сцене побега. Может, у тебя глаз замылился — ты ведь работаешь как проклятый в этой дыре, здесь даже поговорить не с кем. Иногда надо так поработать, я и сам так делаю, но тут важно не переборщить. Ладно, обсудим это позже. Сейчас меня больше волнуют твои слова про то, что в жизни так не бывает. Мы ведь кино снимаем, разве нет? И у тебя получилась отличная история для кино, полная неожиданных поворотов и маленьких сюрпризов, да и актерам будет где разгуляться. Кроме того, вспомни, Грегори, как мы в самом начале обсуждали твой замысел. Все согласились, что в твоем сценарии отражен особый взгляд на мир.

— Ну, значит, мне этот взгляд больше не нравится. Или я просто недоумеваю, с какой стати мы должны сочинять такие неправдоподобные истории.

— Потому что они нравятся зрителям, — ответил Адонай. — Это ведь своего рода сказка.

— Я порой сомневаюсь, что у зрителей, людей, которым мы якобы стараемся угодить, вообще есть право выбора. Большинство просто идут в кино наудачу.

Адонаю, очевидно, не хотелось спорить на эту тему. Он начал листать сценарий.

— Знаешь, Георг, я ведь старше тебя. Мне пятьдесят. Иногда я об этом забываю, а порой не могу выкинуть из головы, вот как сегодня утром. Мне пятьдесят.

Он бросил на меня улыбающийся взгляд.

— Ты выглядишь моложе. Да и что плохого в том, что тебе пятьдесят? Какое отношение твой возраст имеет к нашему фильму «Леди наносит ответный удар»?