– Ладно, оставьте их здесь. Есть что-нибудь из медицинского?

– Оборудование? Препараты? – бодро предложил голос. На экране появился белый планшет размером с полмизинца с красным крестом на верхней панели. – Портативный сканер всех систем организма, выявляет заболевания и оказывает медицинскую помощь на любом этапе заболевания.

– Пробитую сонную артерию залечит? – осведомился Шани.

– Разумеется, господин Торнвальд, – сканер исчез с экрана и с легким треском упал на колени императора. Шани провел по нему мизинцем и подумал, насколько странно и нелепо они сейчас выглядят: человек в камзоле и со шпагой и этот миниатюрный образец новейших технологий. Эх, эту бы козявочку да на высоты Гвельда, где кругом была смерть и ничего, кроме смерти.

– А от отравлений помогает?

– Да, господин Торнвальд. Также в него встроена программа для синтеза всех типов отравляющих веществ.

– Я забираю все лекарства, – сказал Шани, убирая сканер в потайной карман камзола и протягивая ладонь в пустоту. На ней тотчас же возник полупрозрачный планшет – устаревшая версия такого прибора сейчас лежала в ящике стола во дворце. – А читалки есть?

– Читалки? – Голос сделал паузу. – Вы имеете в виду е-книги?

– Ну да.

Копия медицинского планшета повисла в воздухе. Вместо красного креста ее украшал бело-золотой славянский «Аз»[4].

– Спасибо, – сказал Шани и поднялся. – Что ж, всего доброго. Как мне вернуться в то же место, откуда я сюда попал?

– Просто пройдите в камеру перехода. Когда закроются двери, Туннель будет активирован по месту последнего запуска. Всего доброго, господин Торнвальд.

Разложив планшеты по карманам, Шани побрел в коридор. Покидая рубку, он оглянулся – на экране снова плыла Дея, а труп Виля уже начали оплетать сети уборщиков: тело куратора заключенных было для них простым мусором, и серые нити, выраставшие из пола, готовились растворить его.

– Всего доброго, – повторил Шани и направился к камере перехода.

* * *

Бабье лето в Загорье – изумительная пора. Оторвавшись от газет и переведя взгляд на окно библиотеки, Супесок долго еще не мог вернуться к своим занятиям, засмотревшись на полупрозрачное золото тонких белоствольных берез, напитанное солнечным светом, листву, трепетавшую в насыщенной синеве неба, и длинные нити птичьих стай, что тянулись к югу. Природа жила своей жизнью, в чистоте и правильности которой не было места ни смерти, ни боли – был лишь круговорот живого в живом и вечное возвращение, к коему человек добавил все свои мерзости.

С сожалением отведя взгляд от окна, Супесок неторопливо прочитал последнюю страницу «Вестника» и, свернув газету, положил ее на стол. Женщина за стойкой библиотекаря рассматривала его с нескрываемым интересом.

– Может быть, что-то еще, мой господин? – сладко пропела она и повела плечами, ненавязчиво демонстрируя достоинства своей ладной фигурки. В былые дни Супесок не отказал бы себе в удовольствии познакомиться с этой кокетливой дамой поближе, но сейчас ему меньше всего хотелось с кем-то общаться. Он отрицательно помотал головой и покинул библиотеку.

Андерс сидел на скамье возле дома, и его остекленевшие глаза смотрели сквозь Супеска, словно доктора хватил удар. Распечатанное письмо в его руках трепетало на ветру, словно становилось на крыло, стремясь улететь отсюда.

– Что с вами, доктор? – Супесок присел рядом с Андерсом на корточки, вспоминая давние курсы первой помощи на тот случай, если это действительно удар.

– Нас нашли, – едва слышно промолвил Андерс и протянул Супеску письмо.

Тот всмотрелся и от удивления едва не шлепнулся на землю – он узнал почерк императора. Эти аккуратные, почти каллиграфические буквы с резким подчеркиванием гласных Супесок не перепутал бы ни с какими другими.

«Дорогой мой тесть, уважаемый господин Супесок, здравствуйте!

Я искренне рад приветствовать вас в Загорье и смею надеяться, что целебный климат этого места выгонит прочь все ваши неблагонадежные измышления. Предлагаю вам там и оставаться. Я рассчитываю, что природа Загорья настолько вас очарует, что вы не пожелаете покидать эти благословенные края. Впрочем, если обаяния натуры[5]окажется недостаточно, то на месте вас – в особенности Доброго Лекарника – удержит судьба ее величества, которая непременно расстанется с жизнью в тот же миг, как только вы покинете Загорье. Дорогой доктор Андерс, я клянусь вам, что Инна будет жива и здорова – разумеется, пока вы останетесь там, где находитесь сейчас. Она захотела, чтобы ваше изгнание было максимально комфортным, а я слишком люблю свою супругу, чтобы отказать ей в подобной мелочи.

Искренне надеюсь, что у вас все благополучно. Если возникнут те или иные вопросы или надобность в чем-то, то вы всегда можете обращаться ко мне напрямую. Остаюсь вашим искренним и преданным другом, Ш. Т.».

– Да провались ты в Гремучую Бездну! – выругался Супесок и швырнул листок на землю, в пыль. – Трижды и три раза провались! Друзей таких пусть свиньи за овином дерут!

Провал всей их авантюры и веселый цинизм императора ввели его в невероятный гнев. Больше всего Супеску сейчас хотелось выломать из забора доску потолще и всю ее обломать – неважно, о землю ли, о скамейку или о голову его величества. Андерс осторожно потянул его за руку, и Супесок вдруг заметил, насколько несчастным и постаревшим выглядит доктор.

– Как вы думаете, Парфен, – спросил он с невероятной надеждой, – она еще жива?

– Да конечно жива, доктор, ну что вы! – Сев на скамью, Супесок ободряюще сжал руку Андерса – словно ладонь ребенка, который боится темноты. – Все газеты только о ней и говорят. И красавица, какой свет не видывал, и умница, и родословная у нее от языческих государей идет. Он мерзавец, конечно, отъявленный, но клятвопреступником не был никогда. Не бойтесь.

– Хорошо, – кивнул Андерс, проводя ладонями по щекам.

«Да он же плачет!» – с удивлением и сочувствием подумал Супесок, и в груди у него что-то сжалось.

– Знаете, Парфен, я и шагу отсюда не сделаю. И вас… прошу. Ради нее.

– Конечно, доктор, – искренне произнес Супесок. – Конечно.

Все равно идти им было некуда.

Некоторое время они сидели молча. По улице неспешно прошла молодуха с коромыслом, важно поклонилась сидящим. Андерс и Супесок пользовались в поселке репутацией солидных господ, а анонимность придавала им романтически-загадочный ореол. Потом Супесок поднял с земли письмо императора и спросил:

– Послушайте, доктор, а зачем, интересно, он особо подчеркнул Доброго Лекарника? Так ведь Заступника называют. Может, тут есть какой-то намек?

Андерс печально усмехнулся и несколько минут молчал, словно размышлял о чем-то или решался на какой-то поступок. Затем он спросил: