Спустившись на два этажа, мужчины проследовали в допросную комнату. Ратцингер уже ждал их у двери. Консультант сам вызвался присутствовать, пообещав никак не комментировать слова подозреваемого, пока допрос не завершится. Ряховский счел этот шаг разумным, поскольку Ратцингер легко мог понять намек сеттита, который для остальных остался бы незамеченным.

Молча кивнув друг другу, федералы и эксперт вошли в допросную комнату. Гигант культист как будто и не покидал своего стула. Увидев посетителей, он недоуменно приподнял брови и выпрямился. Его руки были прикованы к металлическим подлокотникам. Даже обладая чудовищной силой нескольких взрослых мужчин, он не смог бы выбраться из такой западни.

– Хм-м-м-м, что привело вас ко мне на сей раз? А, полагаю, вы снова потерпели неудачу, господа? Мои братья вас все-таки обставили.

Ряховский напрягся, но не подал виду, приняв привычное для его работы непроницаемое выражение лица. Учитывая то, что сообщения о теракте только начинали поступать в прессу и на новостные каналы, поскольку предварительно тексты статей и реплики ведущих согласовывали с ФСБ, дабы преподнести новость общественности в не слишком мрачном и тревожном ключе, сеттит не мог знать о произошедшем. А оснований полагать, что они пришли к нему после неудачи, а не с формально-процессуальным допросом под протокол у него не было.

– С чего это ты взял? – Ряховский сделал вид, что вопрос культиста его нисколько не удивил.

– Не забывайте, – ответил медленно великан, – у нас везде есть глаза и уши.

Альберт знал, что он имел в виду. Шпион. Крыса в их рядах, которая передает сеттитам информацию о состоянии расследования. Он как-то успел сообщить культисту о произошедшем на Савеловском вокзале. Что операция удалась, а расследовавшие дело федералы сами едва не погибли. Ряховский сделал мысленную пометку, что необходимо проверить, кто из сотрудников общался с культистом после теракта. Но учитывая, что из камеры его сюда привели другие сотрудники, это легко мог быть кто-то из них.

– Как раз об этом мы и хотели поговорить, – наконец произнёс Ковальский. – О твоем подельнике. Да, мы знаем, что он среди нас. На это указывает ряд фактов. Мы хотели предложить тебе сделку.

Сеттит выгнул дугой бровь в знак настороженного интереса.

– Это какую же?

– Мы попросим заменить тебе пожизненный срок на что-то более мягкое. Например, в рамках досудебного соглашения о сотрудничестве ты проведешь пять-десять лет в психиатрической лечебнице или в психоневрологическом санатории, после чего выйдешь на свободу и останешься жив. А взамен мы всего лишь просим сообщить имя твоего информатора в нашей службе.

Сеттит усмехнулся, пожал плечами и рассмеялся:

– Вы всерьез? Совсем меня за дурака держите?

– Выбора у тебя нет. Если откажешься, тебя посадят пожизненно в колонию строго режима, где ты захвораешь и ляжешь костьми. Ты вон какой здоровый крепкий парень. Куда такому добру пропадать? Или ты готов пойти на это ради шайки наркоманов?

– Они моя семья, – отрезал культист. – Наш Хозяин, Сет, нам как родной отец. Жестокий, но справедливый и отзывчивый. Я на все готов пойти не ради своих братьев, а ради него.

– Что же он такого сделал, раз ты хочешь отдать за него свою жизнь? Разве оно того стоит?

– Ха-ха, вам никогда не понять, – проворчал сеттит, брызжа слюной. – Вы здесь… в этом гнилом государстве… каждый думает только о себе. Лишь бы карманы набить, пока есть шанс. Другого ответа от чекиста я и не ожидал. Вам не понять, что значит жить ради идеалов. Ради наступления счастливого мира. Царства истины.

– Мы все живем и работаем ради лучшего мира, – спокойно возразил Ковальский. – Для этого наша служба и существует.

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Вы, как дворовые собаки, охраняете своих правителей, пока они проворачивают преступные схемы, пытаясь украсть у людей счастье и положить себе в карман. Ради этого вы опорочили и извратили идеи своих предков. Вам плевать на собственное будущее, потому что вы живете только сегодняшним днем, не задумываясь о судьбе ваших детей. Хозяин растит нас иначе.

Ряховский перевел взгляд на Ратцингера, ожидая его реакции. Немец стоял у стены, задумчиво поглаживая подбородок, и никак не показал своего отношения к словам сеттита. Для Ряховского они звучали вполне себе буднично: такой бред несла современная либерально ориентированная молодежь, наслушавшаяся западной пропаганды, но этот индивид явно был старше. Может, и культ Сета – это лишь ширма для антироссийской пропаганды? И они зря тут ищут некий сакральный смысл?

– Полагаю, – заговорил Ряховский, медленно шагая по комнате, – этот ответ можно расценивать как отрицательный. В таком случае выбора у нас нет…

Он сказал это скорее утвердительно, нежели вопросительно, и остановился за спиной у сеттита. Затем запустил руку в карман и достал оттуда небольшой прямоугольный предмет с подобием вилки на конце, напоминавшей челюсти пираньи. Он нажал кнопку, прибор затрещал, и между жвалами проскочила искра. В следующую секунду он воткнул электрошокер сеттиту в плечо.

Исполин задергался на месте, а Ряховский воспользовался моментом и выудил из второго кармана тонкий кабель, обернутый в пластиковую трубку. Схватив трос обеими руками, он обернул его сеттиту вокруг шеи и затянул достаточно туго, чтобы тот начал задыхаться, но мог продолжать говорить.

Ратцингер отпрянул, в ужасе глядя на это представление. Парализованный сеттит очнулся и попытался сопротивляться, но наручники не давали ему пошевелиться. Он извивался и дергался, как мог, отчего его огромное тело напоминало пойманную хищную акулу. Укусить теоретически может, но из-за толстой рыболовной сети у неё ничего не получится.

– Не хочешь… по-хорошему… – процедил Ряховский, натягивая удавку все туже и туже. – Значит… будем… по-плохому… Говори… сволочь… кто вам… доносит…

Сеттит стиснул зубы и молчал, его налившиеся кровью глаза в гневе вертелись, словно волчки, и чуть вылезли из орбит. Наручники до крови впились ему в запястья. Ряховский понимал, что культист хочет вырваться не столько, чтобы спасти свою жизнь, сколько, чтобы отобрать её у своего мучителя. Видевший негодование на лице Ратцингера, Ковальский сохранял хладнокровие, глядя на эту сцену. И Альберт прекрасно понимал, почему: после всего того, что за минувшие две недели натворили эти фанатики, удушение было не самым страшным для них наказанием.

– Вы прикончите единственного ценного свидетеля! – наконец подал голос немец. – Что вы делаете?

– Работаем, – спокойно ответил Ковальский.

– Вы с ума сошли? Так дела не ведутся.

– В Европе, может быть, и не ведутся, – согласился федерал. – Но мы и не Европа. И решаем все вопросы по-своему.

– Дикари… – пробормотал Ратцингер и ушел в дальний угол комнаты.

Отчаянные времена требуют отчаянных мер, подумалось Ряховскому. Учитывая тот факт, что теперь до того момента, как сеттиты снова бесследно исчезнут, счет шел уже на минуты, у федералов не было времени и сил на церемонии.