На седьмом этаже дома-«корабля» в Ульянке, в квартире Андрея Озирского горела только зеленоватая настольная лампа. Мария Георгиевна, пристроившись около, вязала что-то маленькое из белого пуха. Она начала работу вечером, чтобы немного успокоить нервы, а заодно послушала радио. Сын опять не ночевал дома, а в городе творилось что-то невообразимое – надо было следить за событиями.

Может быть, матери Андрея вязание и успокаивало нервы, а Арина вся извелась. Она прилегла на диван в другой комнате, попробовала заснуть, но быстро вскочила и попросила у хозяйки валерьянки. Лекарство, впрочем, не помогло, и Арина пожалела, что не прихватила более сильные препараты из своей аптечки.

Потом проснулась Олечка и снова заплакала. Она выворачивалась из рук бабушки, даже несколько раз ударила крохотной ладошкой её по лицу, выгибала спинку. С большим трудом Арине удалось выяснить, что у ребёнка сильно болит ухо. Похоже, к гаймориту прибавился ещё и отит. Мария Георгиевна забеспокоилась и направилась к телефону – вызывать детскую неотложку.

– Да не волнуйтесь вы, ей-Богу! Не нужно связываться ни с кем – в городе сейчас чёрт ногу сломит, – взмолилась Арина. – Я же педиатр. Попробую помочь. Или не доверяете?

– Да что вы! – изумилась Мария. – Я и не знала об этом. Пожалуйста, буду очень признательна…

– Я два года назад окончила институт. Правда, я не лор, но мы попробуем Олюнечке помочь. Она обязательно перестанет плакать. Сейчас сделаем водочный компресс, закапаем в ушко, и она успокоится!

Рёв действительно быстро стих, но слезать с рук своей спасительницы девочка не пожелала. Как только гостья, устав от хождения в комнате, присаживалась и пробовала уложить ребёнка в нагретую постельку, раздавался басовитый вопль «ме-е-е!». И тогда Арина, измученно улыбаясь, начинала снова носить девочку по комнате.

Мария Георгиевна, подняв очки на лоб, какое-то время наблюдала за ней. Потом углы её губ дрогнули в слабой улыбке.

– У вас есть дети, Ирочка?

– Нет. – Арина с трудом проглотила огромный солёный ком. Ей очень трудно было произнести это слово.

– А братья-сёстры?

– Только двоюродные.

– Вы умеете обращаться с малышами – я почему и спросила. Наверное, привыкли в институте. А нашей барышне вообще трудно понравиться. Видели, как она оплеухи раздаёт направо-налево? И Анджею от неё достаётся! – ещё раз улыбнулась Мария. – А что касается посторонних, то лучше вообще к ней не соваться. Терпеть не может, когда чужие приходят. Закатывает такие концерты, что потом голова весь день болит. Очень настырный ребёнок, даже агрессивный. Совершенно без тормозов. Сын и то таким не был в её возрасте.

Арина снова опустилась в кресло, прижимая к себе девочку. Приёмник давно отключили, чтобы Лёльку не пугали сумасшедшие крики и громкая музыка. Правда, соседи за стеной тоже бодрствовали, и тонкие стенки дома мало помогали. Покачивая завёрнутую в одеяльце дочь Андрея, Арина сонными глазами смотрела на изящный профиль Марии Георгиевны, склонённый над вязанием. Она любовалась пышными волосами Озирской, которые сейчас были небрежно скручены на затылке, её маленьким ухом с гранатовой серёжкой, длинными ресницами, лебединой шеей. Трудно было определить возраст этой женщины, но раз Андрею уже тридцать четыре, ей явно за пятьдесят. Невероятно, но факт…

Потом Арина взглянула на Лёльку и поняла, что у неё потом будет точно такое же лицо. Может, и волосы потемнеют – тогда будет вообще копия отец и бабушка. Сейчас округлый носик, распухший от насморка, тоненько посвистывал, а изогнутые ресницы золотились при свете лампы.

– Бывает же столько красоты у людей! – вдруг, неожиданно для себя самой, сказала Арина. И тут же прикусила язык, ругая себя за несдержанность.

Мария Георгиевна рассмеялась, ничуть не обидевшись. Да и трудно было обидеться, видя истинное восхищение.

– Ну уж! – заскромничала она, но Арина видела, что польстила хозяйке. – Есть люди и с более совершенными чертами.

– Во-первых, трудно представить что-то более совершенное! – горячо возразила Арина. – Во-вторых, дело не только в геометрической правильности лица, но ещё и в шарме, в очаровании. Эта неповторимая улыбка – она действительно стоит миллион!

– Дело в том, что мы поляки, Ирочка. – Мать Андрея ловко накидывала петли на спицу. – Причём, достаточно знатного рода, если верить семейным преданиям. – Мой отец, Георг-Кароль Озирский, родом из Вильно. Мать, Эмма Яновская, из Львовской области. А познакомились они, представьте себе, здесь, в Ленинграде. Эмма тоже была очень хороша собой – с пепельными волосами, серыми глазами А как мама прекрасно танцевала! Рядом с ней и папа достиг больших успехов в этом деле… Она тогда училась в Университете, но потом стала просто домохозяйкой. Страшно сказать, но Георг был сотрудником НКВД. Правда, невиновных не сажал – это я твёрдо знаю. Зато настоящих врагов на его счету было предостаточно. Всякие бандеровцы, немецкие агенты, недобитые полицаи, прочая нечисть, оставшаяся после оккупации. Мне было пятнадцать лет, когда я осталась без матери. Она не дожила и до сорока, умерла от старых ран. Пострадала, когда в сорок пятом году украинские националисты напали на наше жилище, чтобы отомстить отцу. Мама закрыла меня собой от осколков, от пуль. Тогда её спасли, но окончательно излечить не сумели. Мне только руку царапнуло, а маме пришлось долю лёгкого удалять. Между прочим, руки Эммы Яновской просили даже близкие к Кремлю люди, но она выбрала Георга. Эмма и до ранения здоровьем не блистала, родила только меня. Папа очень сына хотел, но не дождался – ни в первом, ни во втором браке. И я постаралась, чтобы этим сыном стал его внук…

Мария внимательно взглянула на Арину, пытаясь понять, какое впечатление произвели её слова. Та лишь несколько раз кивнула головой, умоляя продолжать дальше.

– В те времена люди с красными петлицами могли выбирать очень придирчиво. Стать женой энкаведешника было мечтой многих невест. Это сейчас все изображают, что презирали сталинских сатрапов, а на самом деле бегали за ними, пытались окольцевать. Но в случае с моими родителями просто встретились два красивых, чистых, романтичных человека и прожили в любви шестнадцать лет. Теперь я даже рада, что папа всего этого не видит…

– Чего? – несмело спросила Арина.

– Да вот этого! – Мария кивнула на зашторенное окно. – Позора страны, страданий своего внука… Разве что с небес. Надеюсь, они там сейчас с мамой, потому что вторая жена отца пока жива. Ничего плохого не могу о ней сказать, но мачеха есть мачеха. Мы были в нормальных полуофициальных отношениях…

Снова тихонько захныкала Лёлька, и Арина поднялась с кресла. Прижав к себе младенца, она подошла к окну, отодвинула штору, взглянула вниз. Там шелестел дождик, приглушённо кричали приёмники, мерцали редкие огоньки. Сердце Арины громко стучало, причём не в груди, а где-то в горле; слёзы сами ползли из-под век.

Лучше не думать о том, чем всё закончится, потому что так можно сойти с ума. Вернётся Зураб или нет? Если его арестуют, как ей жить? Конечно, Тер-Микаэльянц, сам или через своих людей, начнёт допытываться, откуда произошла утечка. На Зураба, конечно, подумают в последний момент, но всё-таки могут потом докопаться. И что теперь делать? Так и жить в страхе перед возможной расправой?