Было время прилива, поэтому мы сели на паром через реку Гиллан-Крик – даже не паром, скорее деревянную лодку с веслами, будто попавшую сюда прямиком из прошлого. Над спокойной водой разливалось тепло бабьего лета; дети в трусах копошились в воде с рыболовными сачками; на берегу реки примостились пастушьи хижины; собака паромщика сидела возле штурвала. Какой-то рай на земле. Мот устал, поэтому мы сидели на скамейке и впитывали полуденное солнце. В ближайшие несколько дней нам предстояло переправиться еще на трех паромах. Не стоило нам останавливаться в «Толстых яблоках» – теперь нас неминуемо ждали макароны на завтрак, обед и ужин. Палатку мы поставили на краю поля репы, на берегу реки Хелфорд. Дикие, открытые непогоде пейзажи северного побережья остались где-то далеко позади, почти забылись в атмосфере деревенского домашнего южного побережья.

Утро выдалось ясным, мягкий сентябрьский воздух набух росой и паутинками. Легкая дымка рассеялась, когда мы пробрались сквозь чахлую рощицу к смотровой площадке над рекой и вскипятили воды для чая. По гладкой, как сироп, темно-синей ленте реки к морю плыли яхты, двигаясь в сторону Фалмута сквозь тихое, хрупкое спокойствие. Тишину прервал громкий шорох в кустах: из них вылетел далматинец и со скрежетом затормозил на самом краю скалы.

– Проклятье, Бастер, сидеть!!!

Собака попятилась от края, изобразив максимальное раскаяние, на какое в принципе способно пятнистое животное.

– Ой, доброе утро! Мы вам помешали? – судя по выговору, хозяин собаки был уроженцем Ливерпуля. – Мы всегда сюда приходим, вид здесь просто прекрасный. Каждый год тут бываем, но чертов пес никак не может запомнить, что тут обрыв. А вы что тут делаете?

– Пьем чай.

– Чертовски хорошая мысль.

– Хотите чаю?

– Не откажусь, сделайте-ка две чашки, и по два куска сахару в каждую. – Крупный мужчина и его жена целиком заполнили небольшую площадку.

– Молока нет.

– А, ничего, обойдемся. Зря вы не поставили палатку возле пастушьих хижин на берегу, они были бы не против.

– Вы с ними знакомы?

– Нет.

Три джек-рассела, перелаиваясь, вытащили на смотровую площадку еще одну пару.

– Что тут у вас происходит, сходка?

Ливерпулец отреагировал быстрее нас:

– Мы тут пьем чай. Хотите чаю? Только вам придется подождать, пока мы закончим, а то чашек больше нет. Эта пара путешествует пешком по береговой тропе.

– Откуда, из Фалмута?

– Нет, из Майнхеда.

– Это где?

– В Сомерсете.

– Да не может такого быть. Это слишком далеко.

Я протянула им две кружки с чаем.

– Может.

– Да не может!

– Может.

– Откуда у вас столько времени?

Я услышала, как Мот вздохнул и поднял брови.

– Потому что у нас нет ни работы, ни дома.

Возникло замешательство; собаки отпрыгнули; женщины отступили на шаг назад.

– Что ж, нам пора, спасибо за чай.

– Да, и нам тоже, спасибо.

Они мгновенно испарились, и Мот откинулся на спинку скамейки.

– Хочешь еще чаю?

– Вода вся кончилась.

Мы убрали горелку и сели на паром через реку Хелфорд.

* * *

Время прибытия в Фалмут мы катастрофически не рассчитали, так что было уже темно, когда мы торопливо поставили палатку возле замка Пенденнис, слишком уставшие, чтобы беспокоиться о компании подростков, распивавших сидр на камнях. Они не двинулись с места, смеясь и выпивая, слишком погруженные в свой гормональный мир, чтобы нас заметить.

– Как думаешь, Том и Роу тоже так проводят время?

– Разумеется, они же студенты. В смысле были студентами.

– Мы что же, бросили их? Потерю дома мы обсудили, но не поговорили с ними о твоей болезни и о том, чем она может кончиться. Я никогда от них ничего не скрывала. Мы без утайки говорили о каждом синяке или царапинке, о любом крошечном расстройстве в их жизни. Но только не об этом. Мне слишком больно даже думать о твоем диагнозе – он словно запретная тема. Ни ты, ни я не можем о нем говорить, – в темноте палатки я повернулась лицом к Моту. – Как ты думаешь, их травмирует то, что происходит с нами, с нашей семьей? Мне невыносимо думать, что это ранит их на всю оставшуюся жизнь.

– Они не говорят с тобой о моем диагнозе, потому что ты воспринимаешь его в штыки. Со мной они совершенно спокойно говорят. Мы откровенно поговорили обо всем, что происходит. Им будет тяжело, им уже тяжело, но они сильные. То, что происходит, влияет на всех нас, и если бы ты попыталась посмотреть реальности в лицо, возможно, мы сумели бы с ней справиться. Нет никакой запретной темы. Спи, Рэй.

* * *

Началась осенняя четверть, и в Фалмутский художественный университет уже вернулись студенты. Городок наполнился яркой молодежью, бродившей по улицам с видом ученой богемы и тщательно преувеличенным безразличием. Даже на фоне студентов мы выглядели как люди, очень много времени проведшие в походе. Защитного цвета штаны Мота пузырились и держались на месте только благодаря ремню, застегнутому на последнюю дырку. Его черная футболка превратилась в коричневую, а на спине отпечатался потный след рюкзака. Седые волосы выгорели до ярко-белого цвета, а щетина выросла в полноценную бороду. Я была в тех самых носках, которые не меняла с Сент-Айвса, в коротких леггинсах, натянутых поверх длинных, во все удлиняющемся свитере из благотворительного магазина, с вороньим гнездом на голове. Я подумала о наших австралийских друзьях, которые сейчас где-то в Фалмуте красят волосы и сытно едят, и поняла, что совершенно им не завидую. Идя по людным улицам, я не втягивалась в происходящее, оставаясь сильной и отстраненной, – всего два месяца назад я и представить себе не могла, что способна на такое. Наша тропа и тропа австралийцев пролегала через две совершенно разные страны.

– Шесть фунтов с каждого? Но ведь мы пешком!

– Такая цена, хотите берите, хотите нет.

Мы ушли от парома и погуляли по пристани в поисках частной лодки, которая отвезла бы нас в Сент-Моз. Ничего не найдя, мы вернулись в город и купили на четыре дня макарон, урезав пайки, – только так мы могли позволить себе билет на паром. Зря, зря мы останавливались в «Толстых яблоках».

Сент-Моз был полон кексов и ос; следующего парома, через Плейс-Крик, пришлось ждать целую вечность. Высадившись наконец на другом берегу, мы растворились в деревьях, как кролики в кустах, – в подлеске мы нынче чувствовали себя куда уютнее, чем на городских улицах.

Берег мягко спускался вниз, к мысу Гриб, и мы нашли поляну с мягкой травкой прямо под выступом, который удачно прикрыл нас от дома выше по холму. На ясное небо взобралась еще почти полная луна, придав пейзажу серые и серебряные тона. Темная, глубокая, спокойная вода ласково лизала мокрые камни. Сняв грязную одежду, мы скользнули в холодное море и оттолкнулись от выступа, но волна тут же мягко отбросила нас обратно, и нам пришлось активно грести, чтобы оставаться на месте. Затем Мот поплыл дальше, а перед тем, как вернуться, нырнул.