Ночью мы лежали в открытой палатке на лугу на мысе Гриббин и смотрели, как мимо проплывают корабли и звезды. Мы находились на земле Рашли – богатого семейства, владевшего поместьем Менабилли еще со времен роспуска монастырей. Там, где когда-то жила Дафна дю Морье, мечтая о Мандерли[23], мы лежали бездомные и нищие под небом, полным звезд. Мы потеряли все, кроме детей и друг друга, но зато здесь у нас была мокрая трава и море, ритмично бившееся о камни. Достаточно ли этого, чтобы выжить? Ответ был нам известен, но отказаться от всего этого и вернуться в мир тоже не представлялось возможным.

В неизменной компании чаек мы следовали по тропе, шедшей по покатым склонам холмов, по лесам, одетым в желтое и оранжевое, по каменистым берегам, и так постепенно дошли до Фоуи. Деревня выросла на берегу, возле природной гавани у глубокого устья реки. Узкие улочки и разноцветные домики ввинчивались вверх по крутому склону. Здесь, как оказалось, располагаются некоторые из самых дорогих домов на юго-западе страны, и, глядя на яхты, все еще пришвартованные в гавани, можно было предположить, что деньги попали сюда морским путем. Очередная чайная, очередной чайник кипятка и возможность зарядить телефон – мы забыли, что он у нас есть, и давно уже его не включали.

– Роу меня убьет за то, что мы не заряжаем телефон.

Когда аппаратик ожил, среди вала эсэмэсок от детей мы увидели пропущенный звонок от старой школьной подруги, Полли. Последний раз мы с ней разговаривали сразу после того, как выехали с фермы. Мысль о том, чтобы ей перезвонить, показалась мне невыносимо болезненной. «А, ну да, всё еще бездомные, все еще умираем, а у тебя как дела?»

Мы сняли денег в банке, купили батон хлеба и жестянку консервированного супа, а потом сели на пассажирский паром через реку до деревни Полруан – копии Фоуи, но уменьшенной и в зеркальном отражении. Мы сидели у причала и смотрели, как летят искры от сварки: кто-то чинил лодку в мастерской напротив. Наша тропа становилась более гладкой, не такой корявой, нас меньше трепала непогода, теперь мы, скорее, медленно катились вперед, как вода по песку, морщинистому после отлива. Мы и сами менялись вместе с тропой, становились сильнее и спокойнее, шли тише. Мимо нас над самой водой в сторону моря пролетел баклан. Небо было серым, но не угрожало нам дождем – просто серое небо, сливающееся с серым морем. Из-за лодки по-прежнему летели искры. Я представила себе, что сварщик слушает в наушниках песню Flashdance, «Танец-вспышка», но с большей вероятностью это было радио «Пират ФМ».

Уйдя из деревни, мы вскарабкались по крутому холму, поднялись над заливом Лантик и добрались до мыса Пенкарроу. Здесь мы спрятали палатку за кустами дрока и стали смотреть, как где-то далеко-далеко из Плимута выплывают корабельные огни.

Вернулось утро: как будто ломтик бледно-желтого света раздвинул два слоя серого. Из-за обрыва поднялась птица, крупный темный силуэт на фоне светлеющего неба. Планируя на воздушных потоках, она качнула серой спинкой, показав нам бледные полоски на животе и грудке, прежде чем камнем кинуться вниз с невообразимой скоростью. Кролики разбежались, а маленькие птички умолкли.

Вдоль обрыва к нам приближался старик. Довольно неопрятный, в грязной одежде, он медленно шел, опираясь на трость и лещиновый прут, пока не подошел вплотную. Когда он заговорил, мы услышали сильный корнуольский выговор: слова лились у него изо рта, словно густые топленые сливки, местное национальное лакомство.

– Видали его? Сапсана? Уже несколько недель тут, нет, ну каков же красавец, а? А раньше-то тут его не было, новенький он. Или, может, вы и раньше его видали? Я-то нет.

– Мы пришли только прошлой ночью, так что сегодня увидели его впервые. Потрясающе.

– А, так значит, просто мимо идете? Я-то тут всю жизнь прожил. У меня в лесу избушка, курочки, дрова себе рублю. Ну и хорош же он, а!

– Да, красавец.

– На восток, значит, идете, да? Все туда идут. Пойдете, значит, мимо Рейма, Бигбери и Болт-Тейла. Говорят, у меня эта, глук… глак… С глазами, в общем, не то, могу ослепнуть, говорят, многовато, значит, ел печенья.

– Глаукома.

– А, так вот как ее. Я-то сюда прихожу каждый день, если могу, хочу тут все запомнить, ну чтобы вспоминать, когда глаза-то перестанут видеть.

– Вид тут просто великолепный, его стоит запомнить.

– Рад я, что он прилетел, ну красавец, нечасто такое увидишь.

– Да, нечасто. Красавец.

Полоса света разрасталась, постепенно разделяя слипшиеся небо и море. А я, достаточно ли я успела повидать? Когда я больше ничего не буду видеть, буду ли я помнить о том, что видела раньше, и хватит ли этих воспоминаний, чтобы наполнить меня, сделать цельной? Он медленно ушел туда, откуда и пришел. Разве это вообще возможно – накопить достаточно воспоминаний?

Зазвонил телефон – жестко, настойчиво, перебив мои мысли.

– Вы где?

– Всё еще на южном побережье. А что, Полли, что случилось?

– Слушайте, вы не можете там оставаться всю зиму. У меня есть сарайчик – раньше там туши разделывали. В нем построили ванную комнату, но внутри он всё еще обит пластиком. Если хотите, можете там пожить. Только вам придется самим закончить ремонт.

– Не знаю…

– Решать вам.

Палатка упиралась в кусты дрока, двери смотрели на восток, туда, куда нам еще предстояло пойти. Еще не виденные бухты, еще не пересеченные мысы, восходы и закаты, под которыми мы еще не засыпали и не просыпались, погода, которой мы еще не удивлялись, холод, которого нам еще не пришлось вытерпеть. Но ведь сегодняшний холод – ничто по сравнению с зимним, когда на этот берег обрушатся бури и погонят нас вглубь полуострова. Но куда? Полли жила в центральной Англии, мы там ничего не знали. Что мы будем там делать, какое будущее ждет нас там? Решение казалось невыносимо сложным.

Мы оставили палатку стоять на месте и прошлись вдоль берега до залива Лантивет – до гранитного обелиска, выкрашенного в белый, и наблюдательного пункта, вжавшегося в скалы. Мы поели риса с тунцом и спустились по крутой тропинке к воде, чтобы пройтись вдоль берега. Сапсан, качнув крыльями, кружил над Пенкарроу три утра подряд. Нам нужна была крыша над головой, тепло, деньги. Мы могли попытаться начать жизнь сначала в мире нормальных людей – или попробовать провести зиму на тропе. Моту нужно было тепло.

Бывают неверные решения, которые сразу замечаешь и с легкостью исправляешь: например, сел на неправильный поезд и сошел на следующей станции. Другие неверные решения опознаешь, только когда уже поздно что-то менять.

– Роу, привет, можешь одолжить нам сорок фунтов на поезд?

– Сорока нет, но могу послать двадцать.