— Я отомщу, отомщу! — хрипел Арсланапа, оборачиваясь и грозя кулаком в темнеющую даль. — За отца, за позор, за кровь! Урусы! Проклятие! Десять, сто, двести ваших деревень предам огню!

— Да, да, солтан, — поддакивал Иошир, увлекая его за собой в степь. — Ты отомстишь. Но помни: жизнь храброго воина трудна и опасна. Это ты увидел сегодня. Тебе надо много терпеть, много ждать. Но ты отомстишь, я знаю.

Арсланапа согласно кивал и глотал слёзы. Йошир обмывал ему снегом окровавленное лицо, молодой солтан морщился от боли и клял добрых духов: почему не помогли ему, не уберегли от неудачи?!

Ярый, смертельный враг рождался у Руси в эти часы.

Глава 33

НА ЛОВАХ

Вести со Снови не обрадовали Всеволода. Знал он: Искал и его орда были лишь малой, ничтожной частью огромного союза племён, кочевавшего в степях Причерноморья. В Переяславль приходили глухие вести о страшных, кровавых сечах половцев с печенегами и торками где-то близ Днепровского устья. Тяжёлые думы обуревали князя. Ночами он часто выезжал с младшей дружиной за крепостные стены, мчался по степи к Змиёвым валам, проверял сторожи на высоких курганах. Возвращался всякий раз с глубокой тревогой в душе, вопрошая себя: всё ли проверил, не забыл ли чего наказать? Пока тишина стояла на степном пограничье, но за тишиной этой угадывалась скрытая до поры до времени опасность, сердце стучало в напряжённом ожидании неотвратимого, чувствовал Всеволод: будут литься новые потоки крови, грядут яростные сечи, тяжкие испытания ждут его, да и не только его — всю многострадальную Русскую землю.

Гертруда приехала в Переяславль в сопровождении пышной свиты в декабре, под Рождество. Как раз ударили крепкие морозы, жизнь словно бы застыла, лишь ветер отрывисто шумел за слюдяными окнами. Горделиво, высоко неся голову, ходила великая княгиня по Всеволодову терему. Здесь всё было не так, как в Киеве — более просто, мелко, но утончённо и красиво: и поражающие взор резные столпы из мрамора, и полукруглая сводчатая галерея с тонкими, хрупкими на вид колонками, и гридница, увешанная тканями и коврами ромейской, персидской, хорезмийской работы. Было много книг, разных маленьких вещичек, церковной утвари, восточных сосудов из бронзы и серебра, в воздухе стоял запах благовоний, курился фимиам — от него у Гертруды кружилась голова.

Всеволод держался с гостьей подчёркнуто вежливо, приветливо, но и только — с первых же слов он дал понять, что былой близости между ними не будет. Гертруда прикусила губу, ею овладел жаркий приступ злости, она готова была тотчас же повернуться и уехать обратно в Киев. Но сопровождавшие её бояре хором уговорили остаться, не нарушать мира и дружбы с переяславским властителем.

С натянутой улыбкой лобызала Гертруда маленькую Янку, была любезна с княгиней Марией, со Всеволодовыми боярами и дружинниками.

В горнице в её честь учинили большой пир. Подымались чары, говорились здравицы, Гертруда вся сияла от самодовольства, слушая льстивые речи. Подали мясные блюда, она стала есть по привычке руками, как всегда, ели на пирах в родной Польше или в Саксонии, и тут же заметила презрительные усмешки Всеволодовой челяди и брезгливо сморщенное лицо Марии.

Сами хозяева брали пищу золотыми двоезубыми вилками, и Гертруда тоже нехотя взяла такую вилку, неудобную и непривычную. Насколько всё-таки было проще дома, на родине!

Наутро выехали на ловы. Всеволод, будто бы случайно, оказался рядом с Гертрудой и тихо заговорил:

— Княгиня, ты должна помочь мне.

— Чем? — Облачённая в дощатую бронь и поверх неё в долгую мятелию тёмно-пурпурного цвета, Гертруда удивлённо вскинула вверх брови. Рубиновые серьги — давний подарок Всеволода — закачались у неё в ушах.

— Удержи брата Изяслава от войны. Знаю: они со Святославом злобятся друг на друга. Если начнут ратиться, половцы снова придут на Русь. Много крови прольётся. Будем править разорённой пустошью. Да и то если только не погибнем. Был осенью в Чернигове, на свадьбе Глеба, видел — алчут черниговские были киевских волостей, толкают Святослава на вражду. Брат Святослав — умный человек, на поводу у них покуда не идёт, но честолюбив он без меры.

— Ты для этого разговора меня пригласил? — горько усмехнулась Гертруда.

— Да. Это важно для нас всех.

— А тебе какой вред наша ссора доставит?

— Моя земля лежит ближе всех к степи. Если придут половцы, первыми мои волости пострадают.

— От вас только и слышно: волости, земли, угодья. — Гертруда презрительно поморщилась.

— А ты... Ты иная? Ты о другом печёшься? — Голос Всеволода вдруг стал хриплым, он откашлялся и перешёл на свистящий шёпот:

— Думаешь, я не знаю, как ты ходишь в латинскую ропату, как говоришь с прелатом, как присоветовал он тебе быть со мной ласковой?

Гертруда резко остановила коня. В глазах её полыхнул ужас. А Всеволод продолжал тем же злым шёпотом:

— Не ходи больше в ропату. Стань православной. И тебе, и Изяславу, и твоим сыновьям так будет лучше. Ты была там, на Снови, видела своими глазами битву, видела поганых. Страшно, наверное, было?

— Да, было. Но ты перестань шипеть змеёй, Всеволод! — Гертруда нахмурилась и горделиво вздёрнула голову. — Я никогда не стану православной! Мне противны ваши со Святославом друзья-ромеи, противен патриарх, отклонившийся от канонов христианской веры, предавший римского святого отца. Знай это. И давай окончим нашу толковню. Я несильна в державных делах. Пусть всё остаётся как есть. Смотри: ловчий машет рукой. Верно, затравили лося. Говорили, отыскали их стойб[232] в сосняке. Скачем скорей!

Они поскакали по морозному лесу, слыша впереди собачий лай. Вот мелькнул на мгновение между деревьями рванувшийся в чащу лось.

— Окружай их! — крикнул кто-то из ловчих.

Кони помчались через чащу, Гертруда успела наложить стрелу, натянула тетиву. Всеволод был где-то рядом, она хотела оглянуться, отыскать его, но её отвлекли крики кличан, лай собак, глаза запорошил снег, осыпавшийся с ветвей деревьев.

Конь выбежал на поляну. Здесь, окружённая собаками, металась, выпуская в воздух клубы пара, большая матёрая лосиха.

Гертруда прицелилась и выстрелила. Лосиха, судорожно забив копытами, качнулась и медленно сползла на снег. Метко пущенная стрела пробила ей шею навылет.

Ловчие радостно загалдели. Из чащи неторопливо выехал Всеволод (после Гертруда догадалась, что он нарочно не спешил, желая предоставить ей, гостье, право отличиться), остановился возле трупа лосихи и скупо похвалил Гертруду:

— Метко бьёшь, княгиня. И в седле крепко держишься. Добрая ты охотница.

Дальше всё