я позвонила маме. У нас никогда не было теплых и доверительных отношений. Но я думала, что она же мама, сама женщина. Должна мен понять. Хоть как-то поддержать. Я позвонила ей и попросила приехать. Рассказала все, как есть. А она, когда я замолчала и ждала, что мама меня обнимет и пожалеет, подарит немного своего тепла, лишь вздернула бровь и спросила: «Ну, и чего ты сопли развела? Случилось и случилось. В конце концов, ты осталась в шоколаде, получив солидную компенсацию. И на твоем месте я бы присмотрелась к этому Кирееву. Ты определенно ему понравилась, раз он решился на такое. А у твоего Давида проблемы. А со Степаном, глядишь, и горя бы не знала».

Хакимов стонет, как будто испытывает невероятную боль. Как будто сейчас в его душе творится та же мясорубка, что и в моей.

— Как? — глухой вопрос, который Давид буквально проталкивает через горло. — Как ты справилась? Пережила это?

— Я не пережила, Давид, — утыкаюсь в его плечо в поисках поддержки, тяжело дыша. Все же столько откровений за один вечер для меня слишком. Еще тяжело. Еще болит. Ничего не забыто. Хакимов тонко чувствует мое состояние и бережно гладит меня по волосам, невесомо целуя там, куда может дотянуться. — Потому что ты же видел, что со мной бывает, если на пути встречается какой-то триггер, или что-то напоминает о событиях из прошлого. Я до сих пор на таблетках. И, думаю, это навсегда…

— Нет, девочка, — Давид буквально рычит, снова напрягаясь всем телом. — Ты больше не будешь пить лекарства. Я найду способ, врачей, что угодно, но мы справимся со всем этим дерьмом в твоей голове. Вместе.

— Спасибо, — его слова снова заставляют мои глаза увлажниться, и поток последних признаний о прошлом лавиной прорывается из меня. — Для меня было так важно это услышать. Потому что…я не могла жить в том, привычном для себя мире. Забрала документы из меда и перевелась на юрфак. В этом, кстати, мне помогли деньги Киреева, которые я не хотела брать и думала, как бы вернуть их хозяину. Но я заплатила немного декану, оплатила оставшиеся годы учебы, а остальное отдала на благотворительность. Я состригла волосы и перекрасила их в темный цвет, чтобы даже в зеркале на меня смотрела другая Тея. Чтобы мое отражение не напоминало мне о прошлом…А потом первый срыв. Чертова любимая машина Степана стояла на парковке и изо дня в день напоминала о произошедшем. Хотела ее продать, но я же ненормальная. Я придумала кое-что получше. И…пошла учиться на права. Старалась, была самой усердной ученицей, и сдала экзамены с первого раза. И в первый же день после получения прав, села за руль, разогналась, но…не смогла. Затормозила перед отбойником в самый последний момент. Тогда же рядом со мной остановился парень, и мы…просто говорили. Ни о чем и обо всем. Илья здорово помог мне тогда, сам того не понимая. Он научил меня любить скорость. Научил ловить кайф от адреналина и чувствовать себя свободной от прошлого, забыть о нем. Пусть и ненадолго.

— Почему вы тогда не вместе? — грубый и злой голос Хакимова вызывает у меня улыбку. Он ревнует. По прошествии семи лет все еще ревнует меня к постороннему мужчине, хотя знает, что не имеет права.

— Потому что после того, как Киреев сломал меня, не получилось подпустить к себе ни одного мужчину. Я просто не могла ни с кем — сразу перед глазами Степан, и то, как он заносит руку…А с тобой могу, Давид. Только с тобой и могу забыться. Почувствовать себя желанной и привлекательной.

К моему удивлению, Давид вскакивает на ноги, запуская пальцы в волосы. Мечется по кухне, как зверь в клетке, не зная, куда себя деть.

— Не только Степан…Я тоже тебя сломал, девочка, — Хакимов наконец смотрит на меня, и его лицо искажает гримаса боли и обреченности. Ненависти к самому себе. — Своими словами, поступками. Даже тогда, в кабинете, я назвал тебя шлюхой…Хотя ты не заслужила этого ни разу! Ты всегда была и будешь моей невинной и чистой девочкой…

— Давид, — шепчу, пошатываясь, но все же поднимаясь на ноги. Протягиваю руки: — Иди ко мне. Пожалуйста.

Но неожиданно он медленно качает головой и отступает в сторону коридора.

— Куда ты?

— Прости, Тея. Мне нужно побыть одному. Переварить все. Понять и принять. Обдумать, что делать дальше.

— Жить. Переступить и жить.

Снова медленно качает головой.

— Дай мне немного времени, хорошо?

— Давид, послушай…Не уходи…

— Немного времени, — повторяет с нажимом. — Я вернусь к тебе, я обещаю.

Он буквально выскакивает за дверь, а я кулем прислоняюсь к стене в поисках опоры. Бреду в спальню, к кровати, но ноги сами несут меня к окну.

Давид выскакивает из подъезда, опирается о капот машины, тяжело дыша. Опускает голову, его плечи напряжены.

— Сука! Сука! Блять! — каждое ругательство сопровождается ударом кулака по капоту. Даже с высоты своих окон я вижу, что после каждого соприкосновения с металлом на нем остаются разводы крови.

Я бы хотела быть рядом, чтобы мы вместе справились с этой бедой, длящейся с нами семь лет, но все, на что меня хватает: вернуться в постель, свернуться клубочком, обняв себя, и вдыхать аромат Хакимова, сохранившийся на его подушке. Одинокая слезинка скатывается по щеке, но я настолько опустошена, что у меня нет сил, чтобы поднять руку и ее стереть.

Давид ушел, не дослушав меня, а я так и не успела рассказать ему самого главного…

Глава 49

Давид

Я мчу по улицам города, не зная конечного пути.

То, что рассказала Тея, у меня не укладывается в голове. Не могу поверить, что это произошло с ней. С нами. Через что ей пришлось пройти…И это до сих пор имеет серьезные последствия…

Как на повторе прокручиваю ее слова в мыслях и вжимаю педаль газа в пол. Ору и колочу по рулю от бессилия. От того, что не укладывается в голове полученная информация. Не согласен! Не могу принять, что это случилось с моей Богиней! И, что бы она там не говорила, я