– Береги себя, старик.

– Ты тоже. Мне тебя не хватает. Без тебя жизнь совсем не та.

– Знаю. И у меня. Надо просто пережить это дерьмо, и мы снова будем вместе. Нас ничто не может разлучить, Вуд, ничто.

– Ты мой брат навсегда, Гилл.

– Ты тоже. Осторожней на шоссе.

Гиллель скрылся в ночи, и Вуди поехал обратно. На пути в Балтимор, в неверном свете встречных фар, он заметил, что его бицепсы еще раздулись. Они рвались наружу из рукавов пуловера. Он тренировался до умопомрачения. Вся остальная жизнь шла побоку: его толком не интересовали ни уроки, ни девушки, он не заводил друзей. Все свое время и силы он отдавал футболу. Он приходил на поле за час до начала тренировки и в одиночку отрабатывал удары ногой и длинные пасы. Он бегал дважды в день, пять дней в неделю. Семь миль утром и четыре вечером. Бывало, он выходил на пробежку посреди ночи, когда дядя Сол и тетя Анита уже спали.

Только под конец нашего пребывания в Хэмптонах, после почти месяца раздумий, дядя Сол и тетя Анита отказались от покупки “Рая на Земле”. Все-таки дом такого класса, с частным пляжем, да при резком скачке цен на недвижимость в этом районе, хоть и был “сделкой века”, но стоил несколько миллионов долларов.

Первый раз я видел, чтобы дядя Сол достиг черты, которую переступить не мог. Несмотря на все свое финансовое благополучие, он не сумел собрать шесть миллионов, которые хотели за дом. Даже если бы он продал свою виллу, ему пришлось бы брать крупный заем, а он еще не расплатился за покупку “Буэнависты”. К тому же расходы на содержание “Рая” сильно превышали его теперешние траты. Это было неразумно, и он предпочел отступиться.

Все это я знаю, потому что случайно подслушал его разговор с тетей Анитой после визита агента, которому была поручена продажа дома. Когда тот ушел, тетя Анита сказала, нежно обнимая дядю Сола:

– Ты человек мудрый и осмотрительный, за то тебя и люблю. Нам хорошо в этом доме. Главное, мы счастливы. И нам больше ничего не нужно.

Когда мы уезжали из Хэмптонов, покупателя на “Рай на Земле” еще не нашлось. Мы и не представляли, какой сюрприз нас ждет следующим летом.

* * *

Весь следующий год я очень тяжело переживал разрыв с Александрой. Я никак не мог примириться с тем, что больше ей не нужен и что год, проведенный вместе, для нее значил меньше, чем для меня. Несколько месяцев я слонялся по Нью-Йорку, по тем местам, где мы любили друг друга. Кружил у ее школы, возле кафе, где мы так часто и подолгу сидели, снова и снова заходил в музыкальные магазины, где мы закупались, и в бар, где она играла. Ни хозяин магазина, ни владелец бара больше ни разу ее не видели.

– Девушка, она еще на гитаре играла, помните? – спрашивал я у них.

– Отлично помню, – отвечал каждый, – но ее что-то давно не видно.

Я торчал перед домом ее отца и перед домом матери. И скоро выяснил, что ни Патрик, ни Джиллиан в своих квартирах больше не живут.

В смятении я кинулся их разыскивать. Никаких следов Джиллиан я не нашел, зато Патрик Невилл, как оказалось, в Нью-Йорке быстро двинулся в гору. Доходы его фонда сильно выросли. Я раньше не знал, что в финансовом мире он человек известный: написал несколько книг по экономике и, как мне сказали, даже преподает в университете Мэдисона, в Коннектикуте. В конце концов я выяснил его новый адрес: шикарная башня на 65-й улице, в нескольких кварталах от Центрального парка, со швейцаром, маркизой над входом и ковром на тротуаре.

Несколько раз я приезжал туда – обычно по выходным, в надежде встретить Александру, когда она будет выходить. Но так и не встретил.

Зато не раз видел ее отца. И однажды окликнул его, когда он возвращался домой.

– Маркус? – удивился он. – Страшно рад тебя видеть! Как твои дела?

– Нормально.

– Что ты тут делаешь?

– Шел мимо и увидел, как вы выходите из такси.

– До чего же тесен мир.

– А как дела у Александры?

– Хорошо.

– Она еще занимается музыкой?

– Не знаю. Странный вопрос…

– Она больше ни разу не заходила ни в музыкальный магазин, ни в бар, где пела.

– Она больше не живет в Нью-Йорке, ты же знаешь.

– Знаю, но разве она вообще сюда не приезжает?

– Приезжает, регулярно.

– Тогда почему она больше не поет в этом баре? И в магазине с гитарами не бывает. Думаю, она перестала играть.

Он пожал плечами:

– Она занята, учится.

– Учиться ей незачем. Она в душе – певица.

– Знаешь, у нее был нелегкий период. Сначала потеряла брата. Теперь мы с ее матерью разводимся. По-моему, распевать ей особо не с чего.

– Она не распевала, Патрик. Музыка – ее мечта.

– Может, она к ней еще вернется.

Он дружески пожал мне руку, готовясь распрощаться.

– Не надо ей было ехать в университет.

– Вот как? А куда надо было?

– В Нэшвилл, в Теннесси, – выпалил я.

– В Нэшвилл, штат Теннесси? Почему туда?

– Потому что это город великих музыкантов. Она бы стала звездой. Она потрясающая певица, а вы этого не видите.

Не знаю, почему я сказал про Нэшвилл. Может, потому, что мечтал уехать с Александрой далеко-далеко. Я долго воображал себе, что она не поехала в университет Мэдисона. Воображал, что, приехав в Монклер, чтобы порвать со мной, она на самом деле хотела, чтобы я увез ее в Нэшвилл, штат Теннесси. Вот я слышу гудок ее машины и выхожу из дому с чемоданом в руке. Она за рулем старого кабриолета, в солнечных очках, на губах – яркая губная помада, какой она красится, когда счастлива. Я прыгаю в машину, не открывая дверцу, она нажимает на газ, и мы едем. Мы едем в лучший мир, в мир мечты. Мы катим два дня – через Нью-Джерси, Пенсильванию, Мэриленд, Вирджинию. Ночь мы проводим в Вирджинии, в Роаноке. И наутро следующего дня въезжаем наконец в Теннесси.

19

Той ранней весной 2012 года за первой статьей о нас с Александрой косяком пошли статьи в других таблоидах. Это стало главной темой дня, все только про нас и говорили. Желтые газетки перекупали друг у друга одни и те же ворованные фото, но больше никаких конкретных фактов у них не было, а читатели требовали подробностей. Поэтому щеголять им приходилось интервью моих бывших одноклассников, жаждавших минутной славы: те соглашались рассказать про нас, но к делу это не имело никакого отношения.

Они, к примеру, разыскали Нино Альвареса, милого мальчика, мы с ним учились в одном классе в одиннадцать лет. Его спросили:

– Вы когда-нибудь видели Александру и Маркуса вместе?

– Нет, – важно ответствовал Альварес.

И газетка вышла с заголовком: