– Как тебя зовут? – спросил Глеб Звоницкий, и она измениласьв лице так сильно, что он даже удивился.

Что он такого сказал?..

– Как?! Я Катя, Катя Мухина, ты работал у моего папы,Анатолия Васильевича! Ты много лет у нас работал, а потом папу убили, и маму…тоже, а сегодня еще и Ниночку убили! Я тебя искала, чтобы рассказать проНиночку! Это я ее нашла, понимаешь?! Я не стала звонить в милицию, потому чтоубежала из ее парадного, и меня, наверное, уже объявили в розыск.

– Подожди, – морщась попросил Глеб. – Я ничего не соображаю.

– Ну, начинай уже соображать! Я Катя! Ты что, меня неузнаешь?!

– Конечно, узнаю, – успокоил Глеб. – Просто у меня что-то сголовой. Как мы муравью крошки кидали, помню, а как тебя зовут – забыл.

Катя не помнила решительно никакого муравья, но что-тоотвратительное, связанное с муравьем, осталось в ее сознании.

– Нам нужно отсюда уезжать. Если нас здесь увидят, скореевсего позвонят в милицию, а мне обязательно нужно с тобой поговорить. ПроНиночку.

– Кто такая Ниночка?

– Моя подруга. Ее убили вчера ночью. Из-за меня, понимаешь?!Я тебе говорила, что меня хотят убить.

– Я тебе не поверил.

– Знаю, – отмахнулась Катя. – Мне почти никто никогда неверит. Я слабая и нервная. Давай, ты попробуешь встать, а я тебе помогу.

Глеб оценивающе посмотрел на нее.

Она сидела на коленях в пожухшей траве, джинсы были мокрые,кое-где выпачканные землей, и нос тоже выпачкан, и волосы торчали в разныестороны. Смотрела она все с тем же тревожным беспокойством, которое непомещалось в глазах, вылезало наружу.

Когда-то у нее был «конский хвост» – модная прическа, –ямочки на щеках, независимый нос и очки. Она всегда вытаскивала книжку из-подсвоего сиденья, как только машина останавливалась, и принималась читать.

«Глаза испортишь», – говорил ей Звоницкий, а она дергалахуденьким плечом – отвяжись, мол!..

…Как она потащит?! Он на голову выше, в нем сто килограммоввесу, и неизвестно, сможет ли он идти сам!.. Что там с ногами – непонятно!

– Кать, – сказал он, соображая, как бы ему половчееподняться, – я сейчас попробую встать, только ты мне не мешай. Не нужно тянутьза руку, ты все равно меня не поднимешь. Ты… стань вот тут, ладно?

Катя покивала, легко вскочила с коленей и встала там, где онуказал.

Ох, господи, помоги!..

Глеб Звоницкий, превозмогая боль, которая злобно и веселооживилась, как только он сделал первое движение, кое-как повернулся, подтянулколени и стал на четвереньки. От боли его затошнило, рот наполнился вязкойслюной, спина стала мокрой, и лоб тоже. Некоторое время он стоял начетвереньках и дышал открытым ртом – не хватало еще, чтобы его стошнило приКате Мухиной!

Он стоял, закрыв глаза, прислушиваясь к себе, и ничего немог расслышать через сокрушительную боль. Одно хорошо – ноги слушались, а этоозначало, что подняться он сможет!..

Перебирая руками и подтягивая ноги, Глеб дополз до сосенкии, держась за шершавый ствол, стал поднимать себя на ноги – и поднял!..

Голова закружилась, щекой он прижался к стволу и замер.

Вот бы так стоять и никогда и никуда не двигаться!..

– Глеб!

Он открыл глаза. В ушах шумело.

Вот уроды, как сильно, профессионально и точно они егобили!.. Старались, козлы вонючие, мать их так и эдак!..

– Глеб!..

– Все хорошо, – хрипло сказал он. – Отлично даже.

За деревьями блестела какая-то вода, мерно шевелилиськамыши, и от этого блеска и шевеления у Глеба закружилась голова.

– Давай. Держись.

Рукой он нащупал ее плечо, какое-то на редкость надежное,словно он наткнулся на утес во время бури и после долгих часов болтания в моревдруг почувствовал спасительную земную твердь.

– Так, потихонечку. Нам туда.

Глеб сделал шаг, потом другой, потом еще один. У негополучалось идти – большая радость!..

– За что тебя так избили?

– Это… по работе. – Пот заливал глаза, капал с подбородка, иему казалось страшно важным, чтобы капли не попали на ее светлую щегольскуюкурточку.

– Какая у тебя работа!.. Хорошо, что до смерти не убили! Аэтот, который позвонил, все мне говорил, чтоб я быстрей приезжала, потому чтоты можешь умереть! А я точно знала, что умереть ты никак не можешь! Уже всеумерли – и мама, и папа, и Ниночка, и поэтому ты никак не можешь!..

Они шли, раскачиваясь, как парочка подвыпивших друзей, и втакт их мучительным шагам Катя все продолжала и продолжала говорить, и –странное дело, – в голове у Глеба прояснялось.

Поначалу там не было ничего, кроме боли и мерного шелестакамышей, сводившего его с ума, а потом стали появляться мысли, более или менеесвязные.

В отель в таком виде нельзя. Прилетит Ястребов, емунепременно доложат, что его заместитель прибыл в «Англию» то ли пьяный, то лине в себе, да еще ведомый барышней в грязных и мокрых джинсах. АлександрПетрович при всей своей лояльности к заместителю вряд ли это одобрит.

Значит, нужно придумать, куда ехать, чтобы можно былопривести себя в порядок.

Нужно еще придумать, как и чем ответить Вадиму Григорьевичу,потерявшему всякое чувство меры в решении деловых вопросов!.. Нужно выяснить,кто за ним стоит. Не сам же он осмелился в ответ на просьбу отпустить стаможенного склада оборудование выманить просителя из гостиницы, оглушить его,затолкать в машину, отвезти в неизвестное место и избить до полусмерти!..

Нужно все это сделать быстро, до приезда белоярскогогубернатора, и по возможности аккуратно, не привлекая вниманияправоохранительных органов, чтобы не вышло, боже сохрани, истории или сюжета в«Криминальных новостях»!

Необходимо выяснить, что именно предполагалось – просто«дать ему по роже, чтоб они там, в своей сибирской провинции, знали свое местои исправно платили за каждый таможенный чих», или его хотели убить.

Впрочем, если б хотели убить, убили бы.

Дышать было тяжело, и в ребрах что-то все время щелкало, итошнота подкатывала к горлу. Он остановился, и Катя замерла, придерживая егоруку на своем плече.

– Далеко еще?

– Не близко. Здесь на машине нельзя, здесь парк!..

Она тоже замучилась, тяжело дышала, и Глебу стало стыдно.Она тащит его на себе, а он еще канючит!..