– Глеб Петрович! Ну, хватит, а?! Ну, вы живы или нет?!Господи, что мне делать?!

Пола его темного пиджака, выпачканного в земле, вдруграскрылась, упала, и Катя увидела бурые запекшиеся подтеки на белой рубашке,везде целой, не порванной. И вообще крови не было видно – ни на одежде, ни наземле.

И что это значит? Это хорошо или плохо?!

– Глеб!! Это я, Катя! Вы помните меня? Вы работали в охранеу моего папы, Анатолия Васильевича, и вы однажды меня спасли! Ну придите всебя! Ну, вы же не умерли на самом деле!..

И тут она зарыдала, бурно, громко, слезы хлынули ручьем.

Ее бросили все – и мама, и папа, и Ниночка, которую она неуспела спасти. Она просто не переживет, если ее бросит еще и Глеб. Тогда оналяжет рядышком и тоже умрет.

Катя рыдала, тряслась, подвывала, но не переставаласоображать, что делать дальше.

Неизвестно, как это у нее получалось.

Если б ее сознание продолжало зыбиться и мутиться, она бы внем утонула, и дело с концом. Но оно было острым и колючим, как горные пики,очень отчетливым, и, завывая, Катя тем не менее сообразила, что у нее есть водаи аптечка.

Не переставая рыдать, она поползла на коленях в куст,схватила бутылку с водой и трясущейся рукой плеснула лежащему в лицо.

Тут произошло неожиданное и напугавшее ее еще больше.

Он вдруг сел.

Катя взвизгнула и закрыла лицо руками. Вода из бутылкилилась ей на колени.

Катя отняла руки, всхлипнула, перехватила бутылку и плеснулаеще раз, как из шланга.

Он моментально открыл глаза. Вода капала у него с подбородка.

– Глеб, – икнув, сказала Катя и на коленях подползлапоближе. – Ты жив или умер?

Он повел головой, пошевелил вымазанными в земле губами, иКатя моментально поняла, что он просит воды. Он хочет пить и просит, чтобы онадала ему попить, значит, он жив!

– Сейчас, сейчас!..

Кое-как пристроив бутылку к его губам, она крепко взяла егоза затылок и осторожно дала ему глотнуть.

Он глотнул, выдохнул, закрыл глаза, потянулся снова и пилдолго, медленно и мерно глотая. Катя держала его голову.

Оторвавшись от бутылки, он посмотрел на нее, и взгляд у негостал как будто фокусироваться, сходиться на ней.

В аптечке есть нашатырь, отчетливо подумала Катя с горногопика, в который превратилось ее сознание. Нужно дать ему понюхать.

Она опять поползла в куст, разыскала аптечку, долго не моглаее открыть, рыча от нетерпения, но потом все же открыла.

Ампула хрустнула у нее в пальцах, первым делом Катя нюхнуласама, так что слезы выступили на глазах, и сунула ему под нос.

Он замотал головой, захрипел, дернулся.

– Хорошо, – похвалила Катя Мухина. – Очень хорошо!..

Он зашевелился, поднял руку и вытряхнул из-за шивороталистья и травинки.

– Там еще был муравей, – деловито сказала Катя. – А оникусаются!

– Где муравей? – хриплым голосом медленно спросил ГлебЗвоницкий, словно проверяя, может ли он говорить.

– У тебя за шиворотом.

Он помолчал, собираясь с силами, и сказал:

– Помнишь, мы с тобой муравья кормили? В парке у Инженерногозамка? Ты еще маленькая была.

Катя села на пятки, глядя на него во все глаза, и вдругопять залилась слезами. Глеб морщился, с трудом вздыхал, а потом спросил:

– Где мы?

– На Крестовском острове, в кустах, – моментально переставрыдать, с готовностью доложила Катя. – Ты здесь лежал, и я думала, что ты умер.

– Как ты меня нашла?

– Я тебе звонила все утро. Никто не отвечал, а потом ответилкакой-то человек. Наверное, он бутылки в кустах собирал, а нашел тебя. Онсказал, чтобы я ехала сюда, а он сам здесь светиться не может. Еще он сказал,что ты пока дышишь и что мне надо спешить.

– И ты поехала?!

Катя тыльной стороной ладони утерла нос. Кажется, на немвисела капля.

– А что, я должна была тебя бросить?!

Глеб Петрович охнул, медленно вытащил из-за спины руку,которая повисла как плеть, и взял ее за кисть другой рукой.

– Как ты меня нашла?..

– Я же рассказала!

Он покачал головой, и Катя его поняла.

– А-а, ну, я дошла до стадиона Кирова, это мне так велел тоттип. Он сказал, что ты лежишь где-то за лодочными сараями, в кустах. Я ходила,ходила и в конце концов нашла. Ты можешь встать?

– Откуда я знаю, – сказал Глеб и улыбнулся. Улыбаться былотрудно, лицевые мышцы свело судорогой. Он плохо соображал и понимал, что нужносоображать быстрее.

– А как мы это узнаем?

– Что?

– Ну, можешь ты двигаться или нет!

– Какое сегодня число?

Катя подумала и сказала какое.

Значит, с таможенником он встречался вчера. И в ресторан«Иль Грапполо» по Невскому шел тоже вчера. И про муравья вспоминал вчера. Ибили его вчера.

Совсем недавно. Прошло несколько часов, а вовсе не целаяжизнь!..

Нужно спешить. Нужно взять себя в руки, встать и разобратьсяс таможенником, натравившим на него бандитов.

Глеб вдруг усмехнулся, и от движения щекой стало больнопочему-то в ухе. Недооценил он таможенного чиновника Вадима Григорьевича, охнедооценил!.. Впрочем, такими методами – втолкнуть в машину, увезти «на хату»,там долго бить, потом бросить в лесочке – никто «из больших» давно своих дел нерешал, не гопота же неумытая, в самом-то деле!.. Вот Глеб Петрович и попался!..

А может, попробовать встать, что ли?..

Все тело болело и ныло так, что даже мысль о том, чтопридется шевелиться, доставляла Глебу почти физические мучения. Хотелось лечь,закрыть глаза, подтянуть ноги к животу, чтобы не было так больно внутри, инемножко отдохнуть.

Пожалуй, он бы лег, если бы не девушка – он вдруг позабыл,как ее зовут, – которая караулила каждое его движение с тревожнымбеспокойством.

– Глеб, нам нужно отсюда уезжать! Тебе больше нельзя лежать,земля холодная, ты еще и простынешь к тому же!

Он было засмеялся и тут же охнул и схватился за бок.

– Вот видишь! – радостно сказала девушка. – Ты уже можешьшевелить рукой! А то она прямо как неживая висела!..