Год 1905. Продолжение

Второй визит Аполлон Бенедиктович нанес Федору, уж больно любопытно было взглянуть на бумагу, где написано, сколько добра князь в лесу упрятал. Федор, если и удивился прихоти начальства — следователь заместо вчерашнего убийства кладом интересуется — то виду не показал. Полез в сейф — железный ящик старой конструкции, любой мало-мальски опытный вор такой в три минуты вскроет — и извлек на свет божий свою реликвию.

Сей хваленый документ, который якобы являлся несомненным доказательством существования клада, представлял собою полуистлевший лист бумаги. На такой и дышать-то боязно, не то, что в руки брать.

— Я, ваше благородие, — завел старую песню Федор, все никак не желавший уразуметь, что до генеральского чина Палевичу еще далеко, — года два тому на него наткнулся. Случайно вышло. Церковь наша горела, да так сильно горела, что вся и сгорела дотла, ничегошеньки не осталось, одни головешки. Но икону я вынес, за что и награду имею.

— Молодец.

— Так вот, принес икону домой — где ж ее еще оставишь, когда сгорело все, а она возьми и развались надвое. Я сперва испужался, думал, что испортил чего ненароком, ан нет, оказалось, что там две досочки вместе склеены, а помеж ними и бумага лежала. И такое меня, понимаете, любопытство взяло, что ни есть, ни спать не мог. А прочитать-то никак! Да вы сами гляньте. — Федор настойчиво совал документ в руки, и Аполлон Бенедиктович не без душевного трепета взял ветхую бумагу. Против ожидания, лист пылью не рассыпался, наощупь бумага была жесткая, словно накрахмаленный воротник, а текст… Чернила почти выцвели, но дело было даже не в них, а в языке, которого Палевич не знал.

— Обратился я, значится, к пану Охимчику. Он, как-никак, человек образованный, и латынь ведает, и по-немецки, как по-русски говорит, и по-англицки кумекает. Сам хвастался. Вот я ему эту бумажку и показал.

— И что?

— Ничего. — Федор задумчиво поскреб затылок. — Просидел он над бумагою два дня, а потом извинился, дескать, не знает, на каком языке тут писано. Только соврал ведь, небось, самому золото князево отыскать захотелось, прочел он эту бумагу, а мне сказал неправду, чтоб не мешал, значит, искать. Только я тоже не дурак, в город съездил с документом-то. И, верите, вот свезло же, словно сам Господь поспособствовал, встретил ученого человека, грамотного и честного, он мне сию бумаженщию на русский и переклал. Спасибо Янушу за совет.

— Янушу? Это кузнецу пропавшему?

— Ему. — Федор, вытащив из кармана кисет с табаком, принялся скручивать папироску. — Я ж ему про бумагу-то рассказал, и про пана Охимчика с его хитриками, ну, перебрал, грешным делом, с кем не бывает, а Януш со мною пил. Вот он, значит, и присоветовал брата своего, который в городе учителем работает. Я съездил и не зазря. И Янушу спасибо сказал.

— Он же пропал?

— Так это он в прошлом году пропал, а бумагу мы еще раньше перевели. Алесь, верно, Янушу рассказал, про что там писано, вот кузнец и заболел кладом-то. Все мечтал, как найдет да заживет паном. Совсем работу забросил, целыми днями в лесу пропадал, а потом и вовсе исчез.

— Погоди. — Аполлон Бенедиктович ощутил, как знакомо екнуло сердце, подсказывая: вот оно, начало истории, не в лесу, не в доме Камушевских прячется, а в бумаге, в чернилах выцветших да словах на незнакомом языке.

— Погоди, значит, ты нашел эту бумагу после пожара в церкви. Она была спрятана внутри иконы и нашел ты ее случайно. И это совсем не лист из церковной книги?

— Ну… Насчет листа не скажу, не учен определять, из книги он аль еще откуда-то, но остальное правда честная, в иконе спрятан был.

Аполлон Бенедиктович только рукой махнул, охотничий азарт гнал вперед, с деталями можно будет и позже разобраться. Тем более, Палевич и сам уже видел, что лист не вырван из книги, а скорее представляет собой письмо, которое забыли отправить. Хотелось бы знать, кто вообще про книгу церковную слух пустил. Видать, для того, чтобы унять любопытство людское: дескать, был клад о чем известно давным-давно и ничего нового нету, а что список, так он тоже завсегда был и нечего удивляться. Вот люди и не удивлялись. Хитро.

— Тебе стало интересно, что это за бумага, и ты обратился за помощью к Юзефу Охимчику, поскольку тот слыл человеком образованным. Однако, просидев два дня над бумагою, пан Охимчик заявил, будто бы языка не знает.

— И купить еще пытался. — Добавил Федор, подпаливая самокрутку. — Десять рублей серебром предлагал, однако я отказался, не я в иконе прятал, не мне владеть, не мне торговать.

— Купить, значит… — Палевич старался не обращать внимания на едкий дым. Местный табак оказался на редкость крепким, от дыма першило в горле и хотелось чихать, а уж теоретические построения разлетелись, точно комары от кучи дымящейся листвы.

— Купить пытался, — повторил Аполлон Бенедиктович, усилием воли сгребая мысли в кучу. — Ты не продал, более того, поведение доктора показалось тебе подозрительным, и ты пожаловался на него Янушу. Тот посоветовал обратиться к брату, работающему в городе учителем.

— Складно говорите!

— Складно… Брат Януша бумагу перевел, видать, не так все сложно оказалось. Оказалось… Что там оказалось-то?

— А? — Федор встрепенулся.

— Перевод где?

— Счаз… Туточки где-то. — Федор, отложив самокрутку в глиняную чашку с оббитой ручкой, которая, по всей видимости, заменяла ему пепельницу, снова залез в сейф. Новая бумага радовала глаз своей целостностью и яркими синими чернилами. И почерком тоже, отметил Аполлон Бенедиктович спустя минуту. Почерк учительский, аккуратный, круглые буковки, цепляясь друг за друга хвостиками, складываются в круглые же слова.

«Брошь золотая в виде цветка, черными бриллиантами украшенная. Браслет с изумрудами. Кольца с камнями драгоценными — 17 штук. Цепочки золотые — 7. Серьги рубиновые…»

— Что это?

— Так, список, Аполлон Бенедиктович. Как есть список клада, что Богуслав на болотах схоронил. Эх, сыскать бы… — Глаза Федора мечтательно заблестели, и Аполлон Бенедиктович против воли поддался чужой мечте. Кабы и вправду найти потерянное князем золото, оно ж ничье, почитай, лежит себе в лесу безо всякое пользы, а ведь на эти деньги и дом купить можно хороший, и останется еще столько, что, положив в банк, можно будет на одни проценты царем жить. Тогда и посвататься к…

На этом месте Палевич разогнал сладкие мысли, слишком уж сказочно все, слишком ненадежно. Зато понятно, отчего кузнец с ума сошел.

— Там и подсказка имеется, где искать. — Добавил Федор. — В самом конце, ужо после списку.

И правда, длинный перечень заканчивался донельзя