- Публий, а у тебя запасной обуви с собой нет? - спрашивает Наилий, и я с надеждой смотрю на медика.

- Только бахилы в кейсе, найдешь сам?

Генерал опускает спинку сидения, открывая доступ из салона к багажному отделению. В медицинском кейсе действительно есть бахилы и операционная накидка. Легкая и почти прозрачная, нет смысла её надевать, лучше уж в одеяле.

- Придется в бахилах, - морщится Наилий, - потерпи, все равно как прилетим, в капсулу ляжешь, снова раздеваться придется.

Киваю, соглашаясь, и быстро обуваю синтетические мешки на резинках. Смешно в них выгляжу до икоты. Но мне с психиатрическим диагнозом можно. Наверное. Жаль, что военные этого не знают, и будут смотреть не на мудреца, а на любовницу генерала. Бездна, я опозорю любимого мужчину!

В гигиантском грузовом отсеке тяжелого транспортного катера остро пахнет машинным маслом и отработанным топливом. Полукруглые ребра жесткости корпуса напоминают скелет огромного морского млекопитающего, меня словно проглотили вместе с красной машиной Публия, черными внедорожниками, двумя легкими катерами и толпой вооруженных цзы'дарийцев. Мужчины вполголоса переговариваются, но стоит Наилию выйти из машины замолкают и выстраиваются живым коридором. Из люка в потолке по узкому трапу спускается капитан. От неловкости мне кажется, что все смотрят не на генерала, а на меня, прячущуюся у него за спиной. И одеяло постоянно норовит упасть.

- Ваше Превосходство, - приветствует офицер.

- Капитан Крон.

Наилий держится уверенно и с достоинством, не смотря на рваную рубашку и трехдневную щетину. А я краснею и бледнею под взглядом офицера. Догадываюсь, о чем может подумать, увидев мои голые ноги и растрепанные волосы. Улыбку на тонких губах капитан старательно прячет.

- К обеду будем на месте, - докладывает он и, посомневавшись мгновение, добавляет, - прекрасный бой, Ваше Превосходство.

- Все видели? - мрачнеет генерал, и я чувствую, как напрягается, вытягивая спину еще сильнее, - заснять успели?

- Никак нет, Ваше Превосходство, никаких записей! - капитан округляет глаза и сразу становится ясно, что притворно. А потом оборачивается ко мне.

- Дарисса Дэлия, - подсказывает Наилий.

Офицер протягивает руку, ожидая, что я вложу в ладонь свою для поцелуя вежливости. Игнорировать жест нельзя, поэтому я долго выпутываю из складок одеяла перебинтованную руку под очень пристальным и крайне внимательным взглядом.

- Вас можно поздравить со спасением, дарисса Дэлия? - улыбается капитан и легко касается поцелуем моей ладони там, где нет пластыря.

Молчу не от смущения, а потому что не знаю, как можно ответить. За то время пока была военной тайной, привыкла, что у военных любая мелочь может сойти за разглашение информации. Насколько капитан тяжелого транспортника посвящен в детали?

- Можно, - отвечает вместо меня генерал и обнимает за талию, - кабина сопровождающих свободна?

- Конечно.

- Публий? - зовет Наилий медика, но он качает головой, не вставая с водительского сидения.

- Я здесь останусь, Ваше Превосходство.

Наилий кивает и разворачивается вместе со мной к хвостовой части транспортника. Теперь точно все смотрят и я, пунцовея от стыда, пытаюсь сбросить руку генерала. Но на удивление в глазах рядовых нет насмешки или осуждения. Только интерес и радость.

- Здесь еще ни разу не было ни одной женщины, - шепотом рассказывает Наилий, провожая к трапу. - Привести любовницу дурной тон, но спасти из беды женщину поступок. Поэтому можешь не краснеть.

Стараюсь, хотя рука генерала на талии весьма однозначный жест. Так хищники метят территорию, а мужчины обозначают свою собственность. Сейчас это приятно и я расправляю плечи, поднимая взгляд. Тяжелый разговор о моем бегстве из особняка Наилия еще только предстоит, и не менее сложный о произошедшем с Агриппой. Не знаю, как буду оправдываться, найду ли слова, чтобы вымолить прощение. Отношение генерала дарит надежду на лучшее, но это на глазах у посторонних, а между нами был единственный поцелуй в машине. Чувствую себя нашкодившим ребенком и жду, когда поставят в угол. Наилий обязан меня наказать. Запрет в особняке? Надолго? Навсегда?

Рядом с любимым мужчиной бросает то в жар, то в холод. Хочу забраться к нему на колени и обнять, положив голову на плечо. Приехал за мной, с боем увез обратно, поцеловал, ни одного упрека я так и не услышала. Не заслужила такой доброты. От раскаяния муторно и страшно. Во рту привкус горечи, а на глазах собираются слезы. Трап в кабину сопровождающих расплывается до нечетких пятен, промахиваюсь ногой мимо перекладины и чуть не падаю, но генерал ловит.

- Осторожнее, держись руками за перекладины, чтобы легче стало забраться.

Вздыхаю, торопливо утирая не выступившие слезы, и медленно карабкаюсь вверх. Потолок в кабине полукруглый и низкий. Почти касаюсь макушкой ламп освещения и не глядя усаживаюсь на крайнее кресло. Здесь явно отдыхают между вахтами. На столах деревянные доски для игры в Шу-Арлит и пахнет печеньем. Но от запаха сладости меня тошнит, и живот скручивает спазмом.

- Наилий, - зову генерала, не в силах больше откладывать разговор, - прости, пожалуйста, я глупо поступила. Ни одна Великая Идея не стоит того, чтобы потерять тебя.

Он садится в кресло напротив и складывает руки на столе в замок. Внимательный, сосредоточенный, будто знает, что хочу сказать, ждет, а мне каждое слово дается с трудом. Через прорехи в генеральской рубашке видно белый пластырь. Царапины на теле заживут, а другие раны? Те, что причиняют боль и жгут обидой, стоит вспомнить, как я отвернулась, наплевав на обещание не уходить никогда.

- Я бесконечно виновата, что бросилась неизвестно куда, не поговорив, не объяснив и не выслушав тебя. Дала волю придуманной обиде и незаслуженно сделала тебя врагом. Прости, пожалуйста...

Теперь глотаю настоящие слезы и держусь изо всех сил, но признание само рвется с языка.

- Я люблю тебя, Наилий, хоть и не имею больше на это права. Ты можешь выставить меня за дверь, едва доберемся до особняка, я заслужила...

Он встает с кресла как мне кажется, чтобы уйти, и это словно ударом выбивает слезы. В рыданиях невозможно говорить, мысли рассыпаются. Я все испортила! Не жалости к себе хотела совсем. Не выношу шантажа слезами, а они все катятся и катятся по щекам.

- Тише, - шепчет генерал, садясь на подлокотник кресла и водя рукой по моей спине, - никуда я тебя не отпущу.

Убираю руки и пальцами стираю с ладоней соленую воду, а Наилий обнимает, целуя в макушку, а потом в висок.

- Родная, я давно простил, только больше так не делай, пожалуйста.

Трусь щекой о его колкую щетину и болезненно всхлипываю, прогоняя остатки истерики. Жар накатывает волнами, а слабость вот-вот утянет в черноту обморока. Цепляюсь за генерала с отчаянием спасенного, целую, не видя, куда попадают губы. Я искала тайну Вселенной, не зная, что она уже со мной. Ароматом апельсинов и хрупкостью эдельвейсов, жаром утонувшего в океане светила и звенящим холодом вечных ледников. Никогда мне не будет нужен никто другой. Моё чудо, моя жизнь и любовь. Наилий.