«Вот такие они, эти крысы, – думал Том, подкрадываясь ближе к намеченной цели. – Вместе мы странствуем – человек и крыса – с общей мыслью истребить друг друга; и исход этого противостояния до сих пор неясен. Когда люди пересекают океан, начиная новую жизнь и осваивая новые земли, в трюме их всегда сопровождают невидимые пассажиры. Укусы их желтых зубов несут чуму».

Том медленно вытаскивает свой кинжал, стараясь не выдать себя движением или звуком. Он уже с полчаса – одновременно с чувством отвращения и восхищения – следит за крысой, и теперь лезвие его ножа, зажатого между большим и указательным пальцами левой руки, готово поразить цель.

Том задерживает дыхание и прикидывает, насколько далеко он сможет завести руку назад и не выдать себя при этом. Луна освещает «Арон Хилл».

Все последние ночи он проводит на охоте, и, хотя удача не всегда сопутствует ему, Том уже прикончил пятерых крыс. Он не может спать. Собачья будка кажется ему тесной, а бушующая в груди ярость – невыносимой.

Днем он разъезжает по плантации сахарного тростника и командует неграми, которые продолжают работать в прежнем ритме. Все бомбы в поле, и даже сам Йооп ван дер Арле весь день в седле и зорко наблюдает за происходящим.

– Послушай меня, Коллинз, – говорит голландец, – иди лучше выспись, ты жутко выглядишь.

Но Том не может спать.

Он больше не бывает на кухне и избегает Джорджа, которому теперь кроме выполнения своих каждодневных обязанностей приходится еще и присматривать за женой, которая после всего случившегося слегла. Том не знает, что с Тото, но думает, что это вряд ли что-нибудь серьезное, потому что врача к ней не вызывали. Иногда Тото ненадолго встает и помогает Бесси, потом возвращается обратно в свою хижину, где ложится лицом к стене.

– Тото скоро станет лучше, – говорит Бесси, но Том ей не верит. Он видел, как Тото бродит по ночам. Как бледный призрак, она блуждает по дороге, пока Джордж не спохватывается и не отводит ее домой.

Во второй половине дня Том сидит у миссис Бриггз, которая потчует его историями о своих бесчисленных болячках, своем справедливом Боге, своей сильной тоске по родителям и своем счастливом детстве. Том может отбарабанить уже довольно много «поэзии», что он охотно и делает, декламируя стихи мертвой крысе, когда плетется домой с полей.

В свободное от уроков время мисс Мисси стала навещать Тома. Она угощала его миндальными пирожными, и Том их ел, потому что был большим сладкоежкой.

Однажды она сказала, что хочет вымыть ему голову. У Тома нет никакого желания мыть голову, но когда мисс Мисси говорит, что она хочет вымыть ему голову, тут уже никуда не денешься.

Он сидит на стуле в кухне. У буфета стоит мисс Мисси, одетая в фартук и с засученными рукавами. Волосы следует промывать несколько раз. Снова и снова, пока они не станут чистыми.

– Зато вшей не будет, – говорит девочка.

В этот момент Том видит Сахарного Джорджа, проходящего мимо окон кухни. Быть может, у Джорджа болит спина или его так подкосила болезнь жены, но теперь он ходит совсем по-другому, его походка изменилась. И когда он видит Тома, сидящего в компании мисс Мисси и с расческой в волосах, он улыбается ему, словно чужой, и кивает, думая о чем-то своем. У Сахарного Джорджа теперь совсем другая улыбка, от нее обнажаются десны и раздуваются ноздри. Все это выглядит очень странно, но спроси его, чему он смеется, ответа не получишь. Бесси говорит, что Том должен оставить Джорджа в покое, и Том соглашается – при сложившихся обстоятельствах это самое разумное, что он может сделать.

Прошло четырнадцать дней. Две недели назад Джордж и Тото в последний раз видели свою дочь Санди, увозимую по дороге в город. Четырнадцать дней, десять миндальных пирожных и пяток убитых крыс.

Мисс Мисси может причесывать Тома часами, но тут вмешивается Бесси и говорит, что, пожалуй, уже хватит. Мисс Мисси перехватывает влажные волосы Тома лентой, он встает и уходит.

– А тебя не учили говорить спасибо? – обиженно кричит ему вдогонку мисс Мисси.

– Этого еще не хватало.

Она тут же бросается за ним в погоню и настигает его уже в саду.

– Что ты сказал?

– Я сказал, спасибо вам за то, что вымыли мне голову, мисс Мисси.

– Вот как? Значит, я неправильно расслышала.

Какое-то время они стоят и буравят друг друга взглядами. Внезапно она кладет свою ладонь ему на щеку. Ее пальцы очерчивают его ухо. Том с прищуром смотрит на нее, но мисс Мисси не убирает руку. Ее взгляд словно говорит: видишь, я могу делать все, что захочу. Ее рука дотрагивается до подбородка Тома, затем снова доходит до щеки, но прикосновения уже не такие нежные. Внезапно она ударяет его по лицу. Сначала мягко, затем сильнее и, когда он не реагирует, проводит ногтем по его коже.

Мисс Мисси улыбается.

– Какой ты у нас гордый. И стойкий. Теперь у тебя останется шрам. Ах, как жаль! Ну давай, прочти мне что-нибудь из твоих стихов.

– Обычно я читаю стихи только крысам, – Том сплевывает. – Но могу сделать исключение. Прочитаю одну строчку.

– Давай хотя бы одну, – говорит Мисси.

Глядя на нее, Том произносит:

– Над шрамом шутит тот, кто не был ранен…[7]

Мисс Мисси разочарованно смотрит на него.

– Какая же это поэзия? Разве это красиво? Повтори!

Том пожимает плечами и повторяет.

– Прочти что-нибудь еще, Том-бомба.

– Больше я не помню.

– Ты лжешь. Ты не уйдешь отсюда, пока не прочтешь еще. И чтобы на этот раз никаких противных ран.

– Тогда мне придется остаться здесь, потому что больше я действительно ничего не помню. Если только мисс Мисси не хочет услышать что-нибудь из Псалтыря.

Лицо мисс Мисси оказывается слишком близко, особенно ее маленький рот. Она смотрит на щеку Тома. Он чувствует, как кончик ее носа касается его кожи, и делает шаг назад.

Она улыбается, но как-то неуверенно.

– Ты что – подумал, что я хочу тебя поцеловать? Бог мой, ты действительно подумал, что я хочу тебя поцеловать?!

Том смотрит, как она бежит прочь, ссутулившись, то ли истерично хохоча, то ли рыдая.

На следующий день, когда он читал Библию в комнате миссис Бриггз, госпожа сказала ему, что ей не нравится, когда Том позволяет себе вольности по отношению к ее дочери.