Леди Элеанор Дэвис была не одинока в своем отвращении к нововведениям Лода. Пуританский автор Джон Баствик сетовал, что «в Церкви сейчас столько ритуалов, сколько у пса блох». Оливер Кромвель, оглядываясь назад в конце жизни, в речи к парламенту отметил, что Лод и его сторонники хотели «вводить нам новшества в религиозных вопросах до такой степени, чтобы выесть суть и силу, сердце и жизнь нашей веры своими многочисленными пагубными папистскими обрядами…». Обстановка была, говоря словами того времени, «слишком горяча, чтобы ее стерпеть».

Летом 1637 года трое религиозных фанатиков предстали перед судом Звездной палаты по обвинению в клевете на английских епископов. Уильям Принн был хорошо известен судьям, четыре года назад он потерял уши и находился под арестом в Тауэре. Тем не менее каким-то непостижимым образом ему удавалось писать в тюремной камере памфлеты, которые потом тайно выносили дружественно настроенные к нему охранники.

Вместе с ним под судом Генри Бертон и Джон Баствик. В «Литании Джона Баствика» (The Litany of John Bastwick) автор написал: «Боже правый, избави нас от чумы, мора и голода, от епископов, священников и диаконов!» Когда председательствующий судья увидел Принна, он попросил судебного исполнителя отодвинуть его волосы назад, чтобы разглядеть шрамы после отрезания ушей. «Я думал, у мистера Принна нет ушей, – сказал судья, – но мне кажется, там что-то осталось». Палач выполнил свою работу не так свирепо, как мог бы, что открыло возможность снова грозить обвиняемому физическим насилием. Приговоры оказались такими же жестокими, как и ожидаемыми: отрубание ушей и пожизненное заключение всем троим.

Многие современники тем не менее не сочувствовали осужденным. Репортер Джон Бёрг написал, что «они безнадежно безумные фанатики и жаждут стать мучениками пуританства или, по крайней мере, прославиться гонениями за свою веру». В этом ожидании осужденные не обманулись. Предыдущий приговор Принну привели в исполнение без очевидных знаков общественного негодования. Теперь же троих страдальцев приветствовали на всем протяжении пути к позорному столбу, им под ноги бросали цветы и травы. У позорного столба они стояли два часа. Никто не бросил в них ни единого камня. Они откровенно и охотно разговаривали с окружившей толпой, некоторые встречали их слова аплодисментами и криками одобрения. Жена Бертона отправила ему записку, что «в этот день она была счастлива куда больше, чем в день своей свадьбы».

После двух часов у позорного столба наступило время более сурового наказания. Палач начал отрезать уши Бертону, удаление каждого уха исторгало вопль страдания у толпы, настолько сильно люди сопереживали жертвам. Когда на эшафот хлынула кровь, присутствовавшие стали обмакивать в нее свои платки. Пеньки ушей Принна обрубили до конца самым оскорбительным и бесчеловечным образом. Так же обошлись и с Баствиком. Сила духа пуритан, не дрогнувших в момент сурового испытания, вызвала глубокое восхищение.

Пленников вывезли из Лондона для последующего заточения в замках Карнарвон, Лонсестон и Ланкастер. Когда Принн со своими тюремщиками ехал по Великой Северной дороге, его приветствовали криками сострадания. Когда Бертон выехал из Лондона по Западной дороге, вокруг него раздавались крики: «Благослови тебя Господь!» Баствика сопровождала процессия, очень напоминающая триумфальную. Происходящее было нельзя назвать победой архиепископа Лода. Суровость наказания не устрашила толпу, и Вентворт сказал архиепископу, что «правитель, который не предостерегает своими наказаниями, а лишь теряет при этом силу, теряет вдобавок и наибольшую часть своих владений». Судьба этих троих только еще больше укрепила в мнении тех, кто считал, что Лод и король становятся бременем для государства. Собственный духовник архиепископа Питер Хейлин впоследствии писал, что вся эта история «очень тяжело отразилась на умах многих весьма умеренных и хорошо настроенных людей». Тогда широко бытовало выражение «разбить яйцо топором».

Из Эдинбурга приходили еще более тревожные вести. Весной 1637 года король издал новый требник для Шотландии. В него вошла значительная часть английской Книги общих молитв вместо содержания служебника Шотландской церкви Джона Нокса. В сущности, это было еще одно английское установление, несущее на себе все признаки вмешательства архиепископа Лода. Впервые новый требник опробовали в соборе Святого Эгидия (Сент-Джайлс), который незадолго до этого момента стал кафедральным собором Эдинбурга. Декан поднялся на кафедру, но, когда он начал зачитывать текст из новой книги, женщины прихода стали выкрикивать ругательства: «Нам устраивают мессу!» «В церкви – Баал!» Епископ Эдинбургский выступил вперед, чтобы успокоить разгневанных женщин, и попросил их воздержаться от поношения «священной земли». Такие слова не стоило произносить перед пуританским собранием, на него посыпались новые оскорбления: его объявили «пронырой, развратником, чревоугодником». Одна из женщин бросила в него стул, который хоть и не попал в цель, но пролетел опасно близко от головы декана.

Тогда вызвали судей магистрата, чтобы очистить церковь, однако уже изгнанные женщины окружили здание: они стучали в большие двери храма и бросали в окна камни, пока продолжалось неудачное богослужение. Раздавались выкрики: «Папа, папа, антихрист, забейте его камнями, стащите его с кафедры!» Когда епископ вышел, женщины закричали: «Вырвите ему глотку!» и «Перережьте ему горло!». Он едва спасся. Однако эта ситуация была не спонтанным выступлением разгневанных верующих, а тщательно организованной атакой на требник. Некоторые пуританские джентри и духовенство планировали бунт около трех месяцев, хотя масштаб волнений, возможно, и стал неожиданностью. Этот инцидент стали называть «Каменным воскресеньем».

Получив известия о волнениях в Эдинбурге, король приказал немедленно подавить бунт. В городе, где большинство населения стояло на стороне бунтовщиков, выполнить королевский приказ было непросто. Лод спросил шотландских епископов, готовы ли они «вылить молоко, которое им дали, потому что несколько молочниц на них обиделось»: «Надеюсь, их поставят на место». Однако архиепископ не мог решить дело самостоятельно. Члены городского магистрата Эдинбурга постановили, что никто из духовенства не может вести литургию по новой книге. Большинству чиновников не нравилось ее содержание, и все они опасались дальнейших выступлений.

Изо всех районов Шотландии начали поступать петиции против папистских реформ нового требника, столь далеких от прежнего порядка и богослужения Шотландской церкви. Совет Шотландии написал королю, что «ропот и обида» по поводу нововведений беспримерны. Увещевания людей стали особенно необходимы после того, как в Эдинбурге случился второй бунт, потому что прошел слух, что лорд-провост, мэр города, пытается не допустить, чтобы петиция против англиканского молитвенника дошла до Лондона. Теперь петиционеры, как их стали называть, уже составляли огромное большинство горожан.

Умеренный пресвитерианский священник Роберт Балли признался в своем дневнике, что «только Бог знает, как пойдут дела… весь народ считает, что папизм на пороге. Возмутительные памфлеты, которые каждый день приходят из Англии, добавляют масла в огонь. Никто не может и слова громко сказать в защиту короля, чтобы самому не стать жертвой в один прекрасный день».