И снова бросок. Снова разлетается снег под гусеницами танков, натужно ревет двигатель. Глаза слезятся – яркое солнце отражается от миллиардов снежинок, и их блеск ослепляет не хуже, чем вспышка магния. За рычагами приходится меняться даже чаще, чем раньше, зрение начинает сбоить быстрее, чем устают мышцы. И солнцезащитных очков тоже нет. К счастью, день еще короток, солнце начинает быстро скатываться к горизонту. На какой-то момент становится даже хуже, но потом наступают сумерки, а дальше все возвращается к привычному уже режиму ночного движения.

Пожалуй, больше всего на нервы действовали дорожные развилки. Сеть дорог постепенно становилась все более разветвленной, и если раньше можно было тупо шпарить по одной-единственной дороге, то ныне приходилось то и дело останавливаться, чтобы по следам определить, куда повернули свои стопы немцы. Хорошо еще, среди разведчиков хватало людей, знающих нюансы охоты не понаслышке, а следовательно, и в следах разбирающихся, но все равно темп движения заметно снизился.

А утром их ждала встреча с немцами, причем оказавшаяся неожиданной для обеих сторон. Хромов с товарищами допустили ту же ошибку, что недавно Мартынов – привыкли они на подсознательном уровне, что немцы воюют по часам, а значит, ранним утром на дороге им взяться неоткуда. Фрицы же, разгромив крупную воинскую часть русских, были свято уверены, что уж здесь и сейчас им точно никто не угрожает. А потому, когда на дороге буквально лоб в лоб встретились немецкий грузовик и советский танк, обе стороны оказались к рандеву совершенно не готовы.

И все же Хромов, сидевший в тот момент за рычагами, отреагировал первым, сказался немалый боевой опыт. А он говорил, что в прямом столкновении у танка шансов больше, чем в бою с успевшей высадиться и подготовиться к бою пехотой. Прежде чем мозг успел сформулировать решение, он уже действовал. Да и не оставалось у них других вариантов, если честно.

– Башню назад, – рявкнул Хромов и одновременно бросил танк в атаку. Неясно, услышали ли его, или сами поняли, что повредить орудие в столкновении можно запросто. Да и неважно это было, в общем-то. Главное, когда танк и отчаянно пытающийся уклониться, но лишь ушедший от этого в занос грузовик столкнулись, башню успели развернуть в безопасную позицию.

Толчка Хромов практически не почувствовал, слишком велика была разница в массе разогнавшегося танка и потерявшего управление грузовика. Через доли секунды Т-34 встал на дыбы, несколько секунд балансировал так, отчаянно вращая слившимися в блестящие ленты гусеницами, а потом с душераздирающим лязгом обрушился вниз, сминая и растирая грузовик в клочья искореженного металла. Крутанулся, словно танцуя вальс, и в следующий миг пришлось срочно парировать заклинку левой гусеницы. Что-то в нее попало. Но танк – он на то и танк, чтобы, успешно «пережевав» неопознанную железяку, вновь уверенно двинуться вперед. Еще пара секунд, и Хромов рывком остановил его. Покачнувшись, тот замер, и лишь мотор все еще рычал, как медленно успокаивающийся зверь.

Так и коробку искалечить недолго, словно между делом успел подумать он, выбираясь наружу, а тело уже само делало все остальное. Пистолет, будто живой, толкнулся рукоятью в ладонь, чуть пригибаясь, Хромов в какую-то секунду оказался возле обломков грузовика. Рядом уже были его бойцы…

– Нихт шиссен!

Вот те раз! Он-то думал, что в этой куче хорошенько перекрученного железа ничего уцелеть не могло, даже оружие извлек на автопилоте, а тут глядите-ка, живой «язык» организовался. Да еще и не один. Это мы удачно зашли…

Без малого тридцать тонн первоклассной стали, обрушившись на кабину грузовика, превратили ее содержимое в фарш, основательно перемешанный с болтами, гайками и прочим железом, вырванным силой удара из двигателя автомобиля. А вот кузов пострадал, на удивление, меньше. На удивление – это потому, что, несмотря на прочную вроде бы раму и весьма габаритный (э-эх, не те времена сейчас, когда из литра объема выжимают за сотню лошадей, а особо продвинутые итальянцы и под триста, здесь мощность достигается по-простому, непомерным раздуванием этого самого объема) двигатель, при всем желании они были не в состоянии ни остановить, ни даже чуть отклонить бронированную громадину.

В кузове уцелели двое. Упитанный до состояния, когда это еще на последнем пределе не считается «толстым», ефрейтор, и обычный, ничем не примечательный рядовой. Он, впрочем, был и непримечателен, и бесперспективен, потому что не жилец. Ноги буквально разрубило обломками металла, и теперь немец стремительно истекал кровью. А вот ефрейтор был жив, практически здоров, небольшая шишка на лбу не в счет, и полностью готов к сотрудничеству. Уж больно впечатлился видом того, как из-под перекрученных кусков железа текут красные, слабо дымящиеся на морозе ручейки.

– Ну что, сволочь, лыбишься? Вылезай.

Хотя сказано это было по-русски, негромко и без особой злости (специально напрягаться и орать не было никакого желания, вот еще, силы тратить), фриц понял его без перевода. Видимо, очень хорошо представлял, что может с ним сделать проворот одной-единственной матово поблескивающей гусеницы, стальной змеей испачканных снегом траков замершей неподалеку. Так что лингвистические способности у него прорезались моментально.

Глядя на вытянувшегося в струнку (и отчаянно пытающегося при этом втянуть упорно вываливающийся из-под ремня живот) пленного, Хромов задумчиво потер подбородок. Затем гаркнул:

– Ильвес!

– Да здесь я, старшой, здесь. И не надо так орать – оглохнуть же можно. Я и так все прекрасно слышу…

Видимо, от усталости речь обычно немногословного эстонца звучала достаточно витиевато. Хромов удивленно посмотрел на него, затем кивнул:

– Это хорошо, что здесь. Сейчас переводить будешь. Для начала скажи этому выкормышу фюрера, что отмалчиваться больно и вредно для здоровья…

Немец, по-видимому, не питал иллюзий насчет методов допроса, которые к нему в любой момент готовы применить. Хотя партизанское движение еще не набрало в этих местах свой размах исполина, всем было известно, что живыми к народным мстителям лучше не попадаться. Война на уничтожение и без правил велась обоюдная. Поэтому, с испугом косясь на бледных от усталости (а он, небось, думал, что от злости) русских, фриц раскололся до донышка. И, хотя знал он не так уж много, картинка вырисовывалась понятная.

Не далее как вчера днем в городок, где квартировал их батальон, ввалилась крупная, не меньше полка, часть. Изрядно потрепанная, к слову – шесть грузовиков только убитых привезли, а раненых столько, что небольшой госпиталь, развернутый на базе местной больницы, моментально оказался переполненным. Хорошо еще, после отступления русских в нем осталась большая часть персонала, включая врачей. Очень, кстати, квалифицированных, а главное, хорошо умеющих работать в условиях цейтнота специалистов. В свое время занявшим город немцам оставалось лишь поставить в больницу своего начальника…

Так вот, прибыли гости в предельно уставшем и побитом состоянии. Ефрейтор Шульц сам видел дыры в броне оставшихся на ходу танков. Ну, в дырах тех ничего удивительного нет, противотанковые снаряды вообще штука своеобразная. Бывает, истыкают броню, что кусок сыра, а танк по-прежнему на ходу. Ну да не суть. Главное в другом. Заявившиеся в город были предельно злы из-за потерь и потому с ходу поставили городок на уши. Причем досталось не только местным, но и гарнизону. Тому самому батальону, собранному, откровенно говоря, по остаточному принципу, из не самых лучших, в основном пожилых, солдат и имеющему в результате довольно сомнительную боеспособность.