– Ты лжёшь! – Отталкиваю его от себя. – Тео полицейский, и у них доказательства твоей причастности к делу. Спенсер, ты лишишься всего и проведёшь остатки своих дней за решёткой. Я не верю ни единому твоему слову.

Беру ручку чемодана и выезжаю в коридор.

– Я готов понести наказание за твоё изнасилование, – громко произносит он. – Полиция уж едет.

Я резко останавливаюсь и чемодан больно бьёт меня по ногам. Комната наполняется яркими сине-красными огнями, отражающимися от стекла с улицы. Он снимает пиджак, подходит ко мне ближе, надевает на мои плечи. Я закрываю глаза, слезы скатываются одна за одной. Приоткрываю рот, чтобы глотнуть воздуха.

– Прости меня. – Горячие твёрдые губы прикасаются к моим, мы делим чувства пополам, цепляемся за передышку, данную нам в последний раз. Спенсер гладит меня по щеке, отчего я прижимаюсь к нему сильнее. – Я люблю тебя, персик.

Он отходит, забирает с собой все тепло, которое я почувствовала. Теряю равновесие, хватаюсь за стенку. Двери открываются, перед нами стоит Тео в форме, Спенсер выставляет обе руки перед собой. Я не могу дышать, в груди становится больно и пусто одновременно. Щелчок наручников в тишине, взгляды полицейских и мужчины со шрамом, который не скрывает своего удовольствия от того, как все у нас закончилось. Шрам с левой стороны плывёт вверх, открывая вид на зубы. Он подмигивает мне на прощание, толкает Спенсера в спину и они выходят.

Я слышу, как зачитывают права Спенсеру, как хлопает за ним дверь. Удаляются огоньки машин…

Смогу ли я пережить тот факт, что люблю своего насильника, любящего меня? Смогу ли я жить с тем, что не могу без своего чудовища?

Очень часто мы забываем, что мы сами решаем свою судьбу. Уповать на Бога или послать все к Черту… Выбрать свой истинный путь для того, чтобы никогда больше не стоять на коленях. Мир состоит из хищников и жертв…

Я сделала свой выбор. Положила свою голову на плаху, отдала себя ему, забыв о том, кто я есть.

Но где-то в уголках моей забитой почти насмерть личности, живёт та, которая все ещё верит в счастливое будущее.

Изуродованная химера, опустив голову, тихо насмехается надо мной, сбивает с пути, устраивая засаду на каждом шагу…

Я сижу в своей старой спальне дома у матери. Окна полностью закрыты плотными, серыми шторами; ранее утро, а я все ещё не ложилась. Мой костюм безобразно помялся, вымазан кусочками земли и следами непонятного происхождения на коленях. Который час кручу пальцами шариковую руку, катаю её по столу. Тонкий луч света преломляется и отсвечивает мне на сетчатку. Голову склоняю на бок и укладываю на согнутую в локте руку.

Я думаю об одном и том же, но, наверное, ещё не время рассекретить план своих чувств, то, как они сыграют и, главное, когда. Естественно, мне хочется поверить, как любой влюблённой женщине, в слова Спенсера. Но я не могу, то, что я прошла за это время, подходит для режиссёрской версии какого-то остросюжетного романа. Насильник и его жертва, идея для отличной книги. Момент разрыва приводит её в чувство, и она бежит от него. Совсем как я. Красиво, но не эффективно. Невозможно убежать от своих чувств.

Он сам сдался. Голос в моей голове бьёт маленьким молоточком по чувствительным местам. Он по собственной воле сдался полицейским. Спенсер – убийца грёз, мой личный монстр, вылезший из шкафа, тщательно запертый, но сумевший выскользнуть, пока я раскрыла рот в ожидании чуда.

– Лори, – зажмуриваюсь от голоса Эда, режущего мои перепонки без ножа, – слушай, я обещал твоей маме поговорить с тобой.

– Я не в состоянии, ты выбрал не то время, – насупившись отвечаю ему.

Мужчина чешет свой живот под майкой, подтягивает съехавшие немного вниз штаны и садится напротив меня на пуф. Длинные, несуразно тощие ноги мужчины практически соприкасаются с его ушами, но его это не останавливает. Передо мной препарированная лягушка, которая все ещё дышит. Я бы посмеялась, если бы не хотелось настолько сильно плакать.

– Я никогда не хотел, чтобы с тобой так поступили. Моя лень сыграла злую шутку с нами. – Он оголяет зубы, растягивает губы, словно запоёт мне оперу. Ручка издаёт неприятный звук соприкосновения пластика с деревом. Я не могу остановиться катать её.

– Твоя лень изменила мою траекторию полёта. Без предупреждения столкнулась с непредвиденными событиями и обстоятельствами. – Мне непонятен его подход, когда человек хочет сказать, он говорит, а не крутится вокруг важного вопроса.

– Я хотел бы изменить ту ночь. – Он трёт свою грудь с редкой порослью. – Просто прости меня, пожалуйста. Я поступил как свинья.

Мои губы сами по себе растягиваются в улыбку, столько извинений за сутки, я наполняюсь ими. Не знаю, куда бы мне выплюнуть их, настолько они встали в моем горле.

– Эд, просто будь хорошим мужем для неё. Поступай как мужчина, а не слабак. Приведи в порядок все то, что ты разрушил, и иди дальше. Перешагни и забудь, у вас это отлично получилось до моего «происшествия» и после. – Откатываю последний раз ручку и позволяю ей упасть. – Мне не нужен отец, друг, слушатель. Никто не нужен. Да и ты не в силах им стать. Все, что ты от меня получишь, это уважение, если сможешь исправить что-то.

Он поднимает ручку, протягивает пластиковый предмет мне, когда я не беру, он просто кладёт её передо мной.

– Ты сможешь простить? – Вопрос странный, но оправданный, ему нужно заручиться моей поддержкой.

– Я не Господь, чтобы прощать. И тебе не нужно моё прощение. Я скоро уеду. Ты просто… – Опускаю голову на руки, зажимаю ноющую голову. – Береги её, наверно.

Мне сразу вспоминается фраза Спенсера, как его любит мама. Передо мной стоит её лицо и затуманенный взгляд, это была вина. Она чувствует себя виноватой передо мной, и ей больно. И что я наделала? Она умрёт без него.

– Я могу идти? – Я поднимаю голову и удивлённо смотрю.

– Мне казалось, тебя уже здесь и нет. – Он встаёт, делает какой-то дурацкий полупоклон и выходит за дверь, немного зажимая ей небритую щеку.

Я закрываю на пару секунд глаза, голова кружится от мыслей, недосыпа и переживаний. Давненько я не получала такую встряску. Подхожу к двери и запираю её на ключ. Иду в мою ванную комнату, жду, пока вода нагреется до кипятка. Постепенно ванная набирается, я лежу, упершись взглядом в потолок. Я должна все продумать, ведь сожру потом себя…

Спенсер безусловно тот, кто он есть. И нет ему никакого оправдания. Но меня смущают обрывки памяти, происходящие за все это время. Когда я говорила о ноже, он не понимал, о чем речь, мы пикировались фразами, которые никак не указывали на него. Для чего ему сводить с ума свою сестру, проходить все заново? Рассказывать матери то, что он совершил, и повторять? Надо быть конченным подонком, чтобы искалечить мать и продолжать своё. Кто этот человек, который разъезжал на машине, с кем ругалась Руби? И, самое главное, кто фотографировал компанию в лесу?