Отвожу каталку за кусты.

— Помоги мне встать, — говорит старик.

— О господи. А повернуться в сторону вы не можете?

— Всего себя обмочу. Давай же. Сделай одно доброе дело.

Поднимаю его с кресла и придерживаю за плечи. Сам смотрю в сторону. Передо мной долина. И горы. И клубящиеся грозовые облака. Вот и на душе у меня так же пасмурно. И безнадежно.

Везу коляску обратно к машине. Пересаживаю Чета.

— Все, — говорю, — сдаюсь. Сейчас отвезу вас домой.

Разворачиваю машину и колдыбаюсь по узкой грязной дороге обратно.

Мили через четыре старик вдруг вопит:

— Стой! Тормози!

Ударяю по тормозам. Сидим, молчим.

— Это здесь? — спрашиваю.

— Приблизительно.

— И вы опознали место только на обратном пути?

— Точно.

Затягиваю ручной тормоз и выключаю двигатель.

— Прости меня, — говорит Чет. — Я просто подумал, что ты побежишь к властям и они разроют весь этот поганый склон. Каково придется моим детям? Даже если я к тому времени уже буду в могиле.

Перевариваю его слова.

— Я не собирался проводить эксгумацию, — говорю.

— Вот как. Не собирался?

— Мне и в голову не приходило.

— Ну да. А почему? Почему не приходило?

Как ему объяснить? Сказать, что мне невыносима сама мысль о ковше экскаватора или даже лопате, ворошащих ее косточки? Или что мертвое тело не более чем пустая оболочка, а я просто хочу поклониться месту, где окончила свой земной путь ее душа?

Поклониться. И оставить там памятный знак.

Все это тяжело выразить словами. И я говорю:

— Мне трудно объяснить.

— Доставай каталку, — говорит он. — Покажу тебе все, что помню.

Везу его меж камней по склону. Колеса то и дело увязают в щебне, пока не застревают окончательно. Беру старика на закорки, и мы пробираемся дальше. Перед носом у меня то и дело возникает костлявая рука и показывает, куда идти. Мне уже начинает чудиться, что я угодил в компанию призраков. И их несколько.

— Остановись здесь, — велит Чет.

Ссаживаю его. Мы, наверное, прошли уже около мили. Чет опускается на колени в грязь и озирается.

— Либо этот склон, либо следующий, — заключает он. — Я правду говорю. Это где-то здесь. Но ведь все меняется. Эрозия. Пара деревьев сползет со склона, и вид уже не тот. Но если ты на самом деле не собираешься устраивать раскопки, то мы приблизительно на месте. Точнее не скажу.

— Я знаю. И на том спасибо.

Гляжу вокруг. Дыхание у меня прерывается. Стараюсь запомнить все как можно лучше, чтобы вернуться сюда. Подставляю лицо ветру и жду, что Перл подаст знак. Но вокруг никого и ничего, только мы. Я уверен: Чет привел меня на то самое место. Только поток времени смыл следы прошлого.

— Знаешь что, — говорит Чет, — вот ты сказал: для того чтобы понять человека, надо залезть ему в душу. Наверное, это со всеми так. Попробуй пожить жизнью другого человека, и тогда постигнешь его мотивы. Даже если он творил зло. Поэтому-то я и ушел из полиции. На маленькую пенсию. Когда перестаешь видеть разницу между ними и тобой, пора на покой.

Взваливаю его на закорки, и мы возвращаемся к машине.

По дороге он отрубается. Голова закинута назад, рот открыт. Переутомился, наверное.

Когда мы уже подъехали к дому, меня поражает страшная мысль. Хватаю его за запястье и щупаю пульс. Эмоций никаких, просто все во мне леденеет. Да нет, вот он, пульс-то. Слабенький, но есть.

Жму на клаксон. Появляется его дочь. Распахивает дверь машины, раскладывает каталку, вытаскивает отца. Он в забытьи.

Наградив меня диким взглядом, она подносит к губам Чета ладонь — дышит ли он? Проверка проходит благополучно, это видно по ее лицу. Теперь она смотрит на меня иначе.

— Добились, чего хотели? — спрашивает.

— Да, пожалуй. Я сам не знал точно, чего хотел. Но кое-чего я достиг.

Направляюсь назад к побережью. Смотрю на часы. Успею забрать детей из школы, только опоздаю минут на десять. А может, нагоню по дороге. Жена дома с малышом, к тому же машина у нас всего одна. Если что, дети подождут. У меня хорошие дети. Они знают, что папу не придется долго ждать.

Рассказать им о том, что я узнал сегодня? Митчелл уже в том возрасте, когда может одним махом, играючи запрыгнуть в кровать с самой середины спальни. Просто так. А того, кто притаился под кроватью, он совсем не боится. Просто не догадывается, что там кто-то есть.

А вот Перл по ночам то и дело забирается к нам в постель под предлогом, что ей приснился плохой сон.

У каждого из нас свой Злой Дух. И часто не один. Злые Духи появились, как только мы научились мыслить. Имен у них нет, и обличья тоже. Мы все чего-то боимся, не всегда сознавая, чего именно. Сегодня я оглянулся назад и узрел своих Злых Духов. С именами и рожами.

Даже не знаю, пугаться мне или радоваться. Ведь мои злые духи — ненастоящие. Это просто ущербные люди. У некоторых уродство заметно больше, у других — меньше.

Но все они когда-то принадлежали к роду человеческому.

На вершине льет дождь. Мы сгрудились в палатке в надежде, что когда-нибудь он перестанет. Темно. Дует ветер. Лучше бы нам совершить свое паломничество, когда погода улучшится, но сегодня годовщина. В этот самый день двадцать пять лет назад Перл оставила Леонарда у меня и исчезла.

Сейчас сезон дождей. Как и тогда.

Конечно, детей лучше было бы оставить дома. Но Леонард им обещал, а он всегда выполняет обещания, которые дал детям. И не только детям. Перенести поездку на другой день? Леонард ни слова не сказал о том, насколько важна дата. Ему и не надо было об этом говорить. Все и так знали. Мимо очевидного не пройдешь.

«Ну промокнут. Не сахарные», — вот и все, что он сказал.

И промокли. Почему это дождь так бесит меня, когда я в палатке? А если в доме под крышей, ничего.

В школе я сказался больным, благо есть кому меня заменить.

И вот я здесь.

Митчи где-то носится, а Перл сидит с нами. Свет фонаря выхватывает из тьмы ее фигурку, тесно прижавшуюся к Леонарду.

То и дело Перл поднимает голову и смотрит на тени, пляшущие на матерчатом потолке. Свистит ветер, палатка вздрагивает. Жутковато. В самый раз для ребенка, особенно когда папа рядом и его можно взять за руку в любой момент.

— Я как раз думал, — говорит Леонард, — как мне повезло. Еще чуть-чуть — и я бы всего этого никогда не увидел.