И стыдно нам, и мы как будто перед нею в чём-то виноваты, но вот забрать с собой её – никак. Хозяин, может быть, объявится.

«Надейся».

Снег на дороге зернистый, рыхлый, ноги по щиколотку в нём проваливаются, от колеи чуть в сторону – и по колено; уже не розовый, не белый, а зелёный. Ручьи журчат. Под снегом некоторые, скрыто. Не угодить бы – накупаешься. Проталины уже обширные на склонах, на полянах. Между полянами и синим небом – ельник. С виду – густой и непролазный. Зайдёшь в него – тропинок, как на пересохшей глине трещин, сеть – исхожен.

– Как вы, Марина, познакомились? Когда?.. Ваня про вас рассказывал, были с ним прошлым летом на рыбалке. На Кеми.

Переходя через ручей, подал Марине руку.

Она:

– Спасибо.

Перешла.

С кладбища люди возвращаются. Кто тут, домой, кто на автобус, кто на машине прибыл, тот к машине – оставил где-то, ближе к тракту, чтобы на ней где не застрять. Тем, уже встречался с кем, только киваю. С кем не встречался, с тем здороваюсь. С Мариной тоже все раскланиваются. Как и с любым бы незнакомцем. У нас так принято. Да и Марину многие здесь видели. На похоронах Вани, на поминках. Марина тоже всех приветствует.

– И мне про вас он говорил. Вы с ним друзьями были? – спрашивает.

– Да, – говорю. И говорю: – Да он со всеми был в хороших отношениях.

– Давно, – говорит Марина. – На вступительных ещё экзаменах.

– Понятно.

– Валера Лабин… Знаете такого?

– Нет.

– Вдвоём ходили неразлучно. Потом узнала, что они служили вместе в армии. Уже учились. Казались взрослыми мне. Я же ведь сразу, после школы… Один, Валера, среднего роста, коренастый. Другой, Ваня, высокий, стройный. Длинные волосы соломенного цвета. Серо-зелёные глаза. Уравновешенный. С первой встречи мне понравился. Обратила сразу на него внимание.

– Неудивительно, – говорю.

– Ну да, – говорит.

– Девчонки в его сторону неровно дышат, – говорю. – Дышали.

– Ну и на нашем курсе все заглядывались…

– Он относился к этому спокойно, – говорю. – Казалось даже, с безразличием.

– Возможно… Потом, пока он не исчез, – говорит Марина, – занимались в одной группе. Дружил с моей подружкой. Анькой. Не знаю даже, как так получилось. Вроде и пара, посмотреть. Но по характеру, по взглядам – земля и небо… Анька красавица, конечно. Там одни волосы – гнедая, огненная, грива, глаза… даже косметикой не пользовалась. Мы в одной комнате с ней жили. Она – с Казачинска. Я – с Алтайского края. Есть город Славгород – оттуда. Отец у меня немец, мама русская. Поэтому и Фаст. Ваня меня не замечал как будто. После признался, что и он меня отметил сразу, на вступительных же. Двоих – меня и Аньку. Замкнутый. Задумчивый. Среди всех этим выделялся. А он рассказывал про Аню?

– Да что-то, помню, говорил, но что – не помню.

– Стыдно мне до сих пор.

– За что?

– Да случай был…

– Какой? Если не тайна, – говорю.

– Может, и знаете. Ваня рассказывал, быть может. Так же вот, на майские праздники, – говорит Марина, – уехал он домой, сюда, к родителям. Отец его сильно болел, я это после уж узнала. Анька обиделась. Сидим с ней в комнате. Вина купили, выпиваем. Говорит: «Уж как просила я, не уезжай. Уехал. Давай дадим ему, Маринка, телеграмму, будто я вены перерезала себе. Из-за него. Тогда приедет, интересно, или нет? Проверю, как он меня любит». Сходили с ней на почту, отбили телеграмму. Он тем же вечером приехал. Сидим. Взяли ещё одну бутылку, допиваем. Я чуть сквозь пол не провалилась, когда вошёл он, нас увидел. Развернулся резко, вышел.

– Ясно. Проверила. Нет, Ваня мне не говорил.

– Да, он такой был… Ваня… скрытный. Даже со мной не очень откровенничал. Хотя уж…

– Ваня хороший… был.

– Конечно.

– Слово такое… как свинец. Язык с ним кое-как справляется.

– Какое?

– «Был».

– Ну да, согласна.

Прошли сколько-то. В гору. На Ялань оглянулись. И та на взгорье. Мы из низины только выбрались.

– Красиво?

– Да. Как много неба.

Чуть спустя:

– Анька диплом защитила, вышла замуж, по её словам, удачно, в Томск уехала, – говорит Марина. – Работу предложили ей. Условия её устроили. Так и работает. На повышение пошла. Мы с ней созваниваемся изредка. Я осталась в университете, секретарём в деканате. Ваня восстановился. Год его не видела, чуть даже больше. А как увидела, и сразу поняла…

– Ну да, он был в академическом, работал тут, в яланском доротделе, – говорю.

– Да, знаю… Иду потом как-то по Мира. В Технологический. По делу. На перекрёстке с Вейнбаума, – говорит Марина. – Люди стоят на светофоре, ждут. Бабка какая-то, с хозяйственной сумкой в руке, по сторонам не оглядывается, чуть не бежит на красный ходом, расталкивает всех локтями, шустрая. Парень, вижу со спины его, ещё не узнаю́, высокий, выдернул её за воротник куртки из-под машины, прямо из-под колёс. От смерти бабку спас. А бабка его сумкой… По голове хотела, не достала. Ругается: бандит, разбойник, сумку хотел вырвать. Народ стал парня защищать. Это был Ваня… Стоит, ни в чём как будто не бывало. Улыбается.

– Очень похоже на него.

– Посмеялись, – говорит Марина. – Зашли в кафе. По чашке кофе выпили. О ребятах с нашего потока ему рассказала. Встречаться стали. Всё.

– Ваня мне говорил, что «однокурсница».

– Ну, вот… Иногда, забывшись, о чём-то задумавшись, называл меня вдруг Лидой. В какие-то моменты. Вы Лиду знаете?

– «Не зря с одобреньем веселым соседи глядят из окна, когда на занятия в школу с портфелем проходит она…»

– «Хорошая девочка Лида. Да чем же она хороша?»

– На улице нашей жила… Конечно, знаю. Пока Ванька был в армии, замуж вышла тоже за солдата, служил на «вышке-локаторе» тут, недалеко. Уехала на Украину с ним. Больше с ней не встречался, – говорю. – Росли мы вместе. Как всё случилось? – спрашиваю.

– Ваня защитился, устроился на работу. В адвокатскую контору. Купил машину. «Москвич». Поехал в Кирсановку, в детскую колонию. Вёл по какому-то подростку дело. Позвонил мне поздно вечером, что выезжает. Ехал назад. Уже глубокой ночью. В Гвардеевке. По трассе. Увидел: горит дом. Остановился. Спас двух детей, девочку и мальчика, лет десяти-двенадцати. Они и рассказали после. Полез за бабушкой. Пол провалился, упал в подполье вместе с ней, и завалило их обоих потолком обрушившимся… Мы с Петром его сюда и привезли.

– Понятно. Господи помилуй.

– Помилуй господи… Четвёртого мая должна была быть регистрация и наша свадьба. Ваня купил мне свадебное платье, себе – костюм. Так в нём его, в костюме этом, и похоронили.

– Я