– Скажите, ради бога, – продолжал свистеть узел, – что… что вам, собственно, надо?.. Вы… мы, кажется, не знакомы…

Что я мог ответить? Я упал в кресло и, выпучив глаза и открыв рот, ждал, чем все это закончится.

– Но странно то, что вы не узнали меня, – снова запищал узел, совершавший, как я теперь заметил, какие-то странные эволюции на полу: он как будто натягивал на себя чулки. Впрочем, мне была видна только одна нога.

– Право, странно, что вы меня не знаете! Помпей, подай другую ногу!

Подчиняясь приказанию, Помпей подал узлу большую пробковую ногу, уже обутую. Узел в мгновение ока привинтил ее и выпрямился передо мной.

– Кровавое было дельце, – продолжало существо, словно разговаривая само с собой. – Впрочем, нельзя рассчитывать на то, чтобы отделаться царапинами, когда идешь против бугабу и киккапу. Помпей, руку! Томас, – сказало существо, обращаясь ко мне, – лучший мастер по части пробковых ног, но если вам, милейший, понадобится рука, советую обратиться к Бишопу.

Помпей между тем привинтил руку.

– Горячо было, должен сказать. Ну, собака, накладывай плечи и грудь. Питт делает лучшие плечи, ну, а за грудью вам придется обратиться к Дюкре.

– За грудью? – переспросил я.

– Помпей, да кончишь ты наконец возиться с париком? Скверная штука скальпирование; но какой чудный парик можно получить у Делорм!

– Парик?

– Ну, негр, зубы! За хорошей челюстью лучше всего обратиться прямо к Пэрмли – дороговато, но работа превосходная. Мне пришлось проглотить несколько великолепных собственных зубов, когда здоровенный бугабу ткнул меня прикладом… Да, прикладом… ружейным прикладом! Ну, теперь глаз! Давай же, Помпей, ввинти мне глаз. У этих киккапу кулак всегда наготове. Но доктор Уильямс ловок; вы и представить себе не можете, как хорошо я вижу глазами его изготовления.

Теперь я начал соображать, что передо мной не кто иной, как мой новый знакомый, бригадный генерал Джон Смит. Манипуляции Помпея произвели в его наружности разительные перемены. Но голос все еще сбивал меня с толку; однако и эта загадка скоро разъяснилась.

– Помпей, черный негодяй, – запищал генерал, – ты, кажется, намерен отпустить меня без нёба!

Негр, бормоча извинения, подбежал к своему господину, с ловкостью жокея, заглядывающего в зубы лошади, открыл ему рот и с невероятной быстротой вложил туда какое-то странное приспособление. В лице генерала произошла разительная перемена. Когда он снова заговорил, голос его опять приобрел силу и мелодичность, которые поразили меня при нашем знакомстве.

– Черт бы побрал этих скотов! – сказал он таким ясным голосом, что я даже вздрогнул. – Черт бы их побрал! Они не только насквозь проткнули мне нёбо, а еще и отрезали, по крайней мере, семь девятых языка. Но нет в Америке мастера по этой части, равного Бонфанти. Могу смело рекомендовать его вам, – тут генерал слегка поклонился, – и уверяю вас, с особенным удовольствием.

Я вежливо поблагодарил его за любезность и распрощался, наконец-то получив разъяснение тайны, так долго мучившей меня. Теперь мне все стало ясно. Бригадный генерал Джон А. Б. С. Смит был человеком… был человеком, в котором не осталось ни одного живого места.

Всем известно, что самым лучшим местом в мире является – или, точнее, увы, являлся – голландский городок Вондервоттеймиттис. И лежит-то он неблизко от всех больших дорог, так сказать, в сторонке; вот почему очень немногие из читателей туда заглядывали. Для тех, кто не бывал в этом городке, будет нелишним, если я сообщу о нем некоторые подробности. Это тем более необходимо, что в надежде возбудить всеобщую симпатию к его жителям я намерен рассказать здесь историю трагических событий, которые недавно произошли в его пределах. Никто из тех, кто меня знает, не станет сомневаться, что я выполню взятую на себя обязанность наилучшим образом, со строгой беспристрастностью, осторожно взвешивая факты и тщательным образом сопоставляя источники; словом – со всеми предосторожностями, которые должен соблюдать человек, претендующий именоваться историком.

На основании манускриптов и старинных монет могу сказать, что городок Вондервоттеймиттис с самого начала своего существования находился совершенно в том же состоянии, в каком пребывает и сейчас. Впрочем, о времени его основания я, к сожалению, могу говорить не иначе, как с тою неопределенною определенностью, к которой иногда вынуждены прибегать математики в некоторых алгебраических формулах. Таким образом, я могу сказать, что городок стар, как и все на земле, и существует со времен сотворения мира.

Что касается происхождения названия «Вондервоттеймиттис», я, к глубокому своему сожалению, должен признать себя столь же малосведущим. Из множества мнений об этом щекотливом пункте – остроумных, ученых и невежественных – я не смог выбрать ни одного сколько-нибудь удовлетворительного. Может быть, мнение Грогсвигга, которое почти полностью совпадает с мнением Кроутаплентея, заслуживает предпочтения.

Несмотря на мрак, скрывающий от нас и время основания Вондервоттеймиттиса и происхождение его названия, не может быть, как я сказал выше, ни малейшего сомнения в том, что он всегда существовал в том же виде, что и теперь. Самые старые жители городка не могут припомнить хотя бы малейших изменений в его облике; даже намек на подобное обстоятельство считается там ересью. Город расположен в долине, имеющей около четверти мили в диаметре и окруженной со всех сторон пологими холмами, за пределы которых жители никогда не решаются заходить. Объясняя это, они приводят вполне основательную причину, а именно: они не думают, что на другой стороне что-то есть.

По краям долины (совершенно ровной и вымощенной кафельной плиткой) выстроены в ряд шестьдесят домиков. Стоя тыльной стороной к холмам, фасадом они обращены к центру долины, отстоящему ровно на шестьдесят ярдов от входной двери всякого жилища. Перед каждым домиком есть небольшой садик с дорожкой по кругу, солнечными часами и двадцатью четырьмя кочанами капусты. Сами домики так похожи один на другой, что их нельзя отличить друг от друга.

Ввиду большой древности архитектурный стиль несколько странен, но, тем не менее, необыкновенно живописен. Дома построены из сильно обожженных маленьких кирпичей, красных с черными краями, так что стены напоминают увеличенную шахматную доску. Коньки крыш обращены к центру площади, а вторые этажи выступают над первыми. Окна узкие и глубокие, с крошечными стеклами и частыми переплетами. На крыше – крупная черепица с высокими гребнями. Деревянные части зданий темного цвета; они покрыты резьбой, но разнообразия в ней очень мало, потому что резчики этого городка никогда не умели изображать что-либо, кроме часов и капустных кочанов. Но зато эти два предмета они вырезают с удивительным искусством везде, где только можно.

Внутри жилища обитателей городка похожи одно на другое так же, как и снаружи, и мебель везде одного и того же типа. Полы вымощены кафельной плиткой, стулья и столы – из темного дерева, с гнутыми ножками. Каминные полки широкие и высокие, и на них красуются не только изображения часов и капустных кочанов, но и настоящие часы, которые очень громко тикают. Их обыкновенно ставят посредине; по бокам же непременно стоит по одному цветочному горшку с капустой. Между каждым горшком и часами – маленький фарфоровый человечек с кругленьким брюшком, в нем – круглое отверстие, в котором опять-таки виднеется циферблат часов.