После работы Дэниел — понурившись, руки в карманах — отправился в «Корону» на углу своей улицы. Стояла настоящая осень, воздух дышал холодом. Дэниел почти вернулся за пиджаком, но не захотел снова подниматься по лестнице.

В баре было светло и тепло, в углу в камине потрескивали бревна, пахло едой и мокрым деревом. Дэниел заказал пинту пива и сел у барной стойки, крутя бокал, чтобы осела пена. Обычно он читал газету, но сегодня не стал. Его тошнило от газет — какую бы он ни взял, в ней прямо или косвенно упоминался Себастьян, в статьях про безымянного «убийцу из Эйнджела» или в высказываниях экспертов о «прогнившем обществе». Бена Стокса увековечили, сделав мучеником за добродетель, за само детство. Он никогда не был просто «Бенджаменом Стоксом», восьми лет от роду, он был «малышом Беном» или «Бенни», всегда в одном и том же образе со школьной фотографии, сделанной за два года до его смерти: два передних зуба еще не выросли, волосы сбоку торчат вверх. Он стал ангелом из Эйнджела, а Себастьян, соответственно, дьяволом.

Такое постоянное внимание СМИ было Дэниелу в новинку. Подростки, которых ему приходилось защищать, были ненамного старше Себастьяна, и жизнь обходилась с ними куда более жестоко, но для прессы они практически не существовали. Их дела удостаивались пары строк у корешка страницы. Какое они имели значение? Они были просто бандитами, а банды сами контролируют свою популяцию. Это было в порядке вещей.

До суда над Себастьяном оставалось всего три недели. От одной только мысли об этом у Дэниела пересыхало во рту. Он сделал первый глоток пива. Дэниел был готов к процессу, но перед судейской волей чувствовал себя ничтожным.

Пристально глядя на свой бокал, он вспоминал, как смотрел на него мальчик, сколько в его взгляде было напряжения и глубины. А его возбуждение при мысли о том, как он будет сидеть в зале суда! Правда была в том, что Дэниел не знал, на что Себастьян способен. В баре было тепло, но его пробрал озноб.

— Как дела, Денни? Тяжелая неделька? — поинтересовался бармен.

Ему было за пятьдесят, живот свисал на ремень, а на лице читались все судьбы, в которых он когда-либо принял участие.

Дэниел вздохнул и улыбнулся:

— Да нет, как обычно.

— А где твоя прекрасная дама? Давненько ее не видел.

— Съехала.

— Мне жаль, дружище, — посочувствовал бармен, вытирая бокал и ставя его под стойку. — Я-то думал, у вас все серьезно.

— Иногда просто не судьба…

— Да уж, как говорится, свет клином не сошелся.

Мягкий кокни[32]бармена растворился на другой стороне стойки, где нужно было обслужить только что вошедшую пару, — женщина поеживалась от вечерней прохлады.

Дэниел пристально посмотрел на янтарную жидкость в бокале, нагревшемся от тепла его рук. Медленно сделал еще глоток, наблюдая, как за парком Виктория садится солнце, рассекая низкие облака ржаво-розовыми лучами. В баре стоял теплый, спокойный дух, настоянный на сидре, пиве и горячей еде.

Теперь для Дэниела все стало понятнее и проще, но зуд остался. Ему хотелось, чтобы начался суд, и ему хотелось узнать все про Минни. Ему хотелось понять ее. Ощущение было как на пробежке, когда он находил свой темп и дыхание восстанавливалось. Тогда он думал, что может бежать вечно. С таким ощущением он бежал Лондонский марафон в две тысячи восьмом году.

Подоспел ужин, и Дэниел машинально сжевал заказанный бургер и пошел домой, невесело опустив голову.

Он медленно поднимался по лестнице, но несколько последних ступенек одолел бегом, чтобы успеть ответить на телефонный звонок.

— Алло?

— Это Денни? — спросил женский голос.

Дэниел уже слышал его раньше и теперь мучительно пытался вспомнить, кому он принадлежит.

— Денни, это Херриет.

Ему стало трудно дышать.

В коридоре было темно, но Дэниел не стал зажигать свет. Он скользнул вниз по стене, вслушиваясь в прижатую плечом к уху трубку. Положил локти на колени.

— Как вы? — спросил он.

Его колени были прижаты к груди, и он чувствовал, как колотится сердце. Он не мог понять, зачем она позвонила, если только не для того, чтобы снова в чем-нибудь обвинить.

— Я хотела тебе перезвонить. Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что… я зря тебе нагрубила. Просто я горевала по ней — очень сильно. Надеюсь, ты понимаешь. Жизнь у нее была трудная, и теперь, когда ее нет, мне ее не хватает, и тебе, наверное, тоже. Не важно, что за кошка между вами пробежала, но когда-то вы были очень близки, и для тебя ее смерть должна быть ужасной потерей.

Дэниел не знал, что ответить, и кашлянул.

— Я никогда не одобряла всю эту ее возню с чужими детьми… — сказала Херриет.

— Вы о том, что она работала приемной матерью? Почему? У нее хорошо получалось, разве нет?

— Она была хорошей матерью, но, наверное, я просто не могла этого понять. По-моему, она просто себя мучила.

Дэниел нахмурился в темноте:

— Спасибо, что перезвонили.

— Ей бы вряд ли понравилось, что я говорила с тобой таким тоном. — Голос Херриет треснул, и в нем зазвучал надрыв, но она взяла себя в руки. — Я ведь тебя не разбудила?

— Нет, я только что вернулся.

— Все так же горишь на работе? Ты всегда много работал.

Повисла короткая пауза. Дэниел слышал сопение Херриет и звук десятичасовых телевизионных новостей.

— Денни, что ты хотел узнать о ней?

Он вытянул ноги на полу и потер глаза. К такому повороту он был не готов. Прошедшая неделя выжала его до остатка, совсем не оставив сил. Прежде чем ответить, он перевел дыхание.

— Я не виню вас за то, что вы не захотели со мной говорить. Вы потеряли сестру. Я не хотел делать вам еще больнее. Просто… просто я только сейчас начинаю понимать, что ее больше нет. Даже на похоронах — думаю, я все еще… злился на нее. Мы так никогда и не разобрались во всем этом, и теперь, когда ее больше нет, мне кажется, что мне ее по-настоящему… не хватает.

Когда он произнес слова «не хватает» и «ее», у него задрожал голос. Он сделал глубокий вдох, чтобы с этим справиться.

— Я вернулся в дом… на ферму. Я так давно ее не навещал, так давно не ездил туда… Это было как… не знаю, сразу столько воспоминаний. Столько лет прошло, но, кажется, все было только вчера. И она оставила мне коробку с фотографиями. Думаю, что только сейчас я понял, сколько всего о ней не знал…

— Скажи, что ты хочешь узнать, дружок, я тебе расскажу.