Хотела бы я знать, шла ли она за мной по пятам музейными залами, стояла ли за спиной, когда я любовалась челом юной принцессы, а думала о ней.

Вернувшись из музея, я сразу направилась к себе в комнату. Мне очень хотелось остаться дома, но я обязана была взять себя за шиворот и вытолкать на улицу. Никто не должен был заметить, как я расстроена. Но сколько я ни плескала себе холодной водой в лицо, все равно кожа на щеках обжигала мне кончики пальцев.

Это был «Семейный очаг» — новый фильм Трюффо. Мы с мамой любили смотреть такие фильмы вместе. Такова наша с ней романтическая жилка. Мы обе обожаем Жан-Пьера Лео в роли Антуана Дуанеля[20]. По сюжету Антуан занимается тем, что красит белые гвоздики в разные цвета. Он разводит краситель в емкостях и наполняет их цветами. Краситель поднимается по стеблям и проникает в лепестки. Растения пьют окрашенную воду и изменяются изнутри. Интересно, как много времени нужно, чтобы белый цветок превратился в ярко-красный.

Весь фильм я думала об Эрнессе.

Итак, насколько я могу судить, апотропеи (от греческого «отвращающие беду») подразделяются на три категории:

1) кресты;

2) колюще-режущие предметы;

3) крепкие запахи.

Чеснок, ладан, духи, кожура незрелого ореха, навоз, испражнения, можжевельник — все это отпугивает вампиров. Можно положить под матрас серебряный нож или что-нибудь острое под подушку и нарисовать на притолоке крест. Я нашла у себя в ящике ожерелье из сушеных можжевеловых ягод, которое много лет назад папа привез мне из Нью-Мексико. Он сказал мне, что, по индейскому преданию, эти бусы оберегают от дурных снов. Удастся ли мне уговорить Люси принять хоть какие-то меры? Наверное, нет.

Вампиров описывают очень печальными словами: «Безутешный человек, для которого невозможно спасение». Зачем Эрнессе превращать Люси в нечто подобное? Люси — человек радостный, независимо от того, что случилось. Плохое не пристает к ней. Поэтому все ее любят. Почему Эрнесса выбрала не меня? Я — куда более подходящая жертва. Я и так уже на полпути туда. Но меня она не тронет.

Заглядывая в прошлое, можно сказать, что везде и во все времена существовали вампиры: по всей Европе, в Азии, в древней Ирландии, в России, Венгрии, Трансильвании, Греции, Индии, Китае, на острове Ява и так далее. Неужели одни и те же страхи вынуждали человечество повсюду слагать одни и те же истории?

Я сегодня звонила Люси. Я не хотела, но ничего не могла с собой поделать. Просто сняла трубку и набрала номер. Люси сама подошла к телефону. Всё в порядке. Мы не могли говорить долго, потому что Люси должна была уходить к своим двоюродным сестрам. Это была прежняя беззаботная Люси. Она откладывала на потом домашние задания, а школа начиналась через пару дней. Перед тем как Люси повесила трубку, я спросила, как бы между прочим, знает ли она, как проводит каникулы Эрнесса. Последовала долгая пауза, а потом Люси сказала:

— Нет. А что?

— Кажется, я ее видела на днях возле Метрополитен-музея, вот мне и стало интересно, не собиралась ли она в Нью-Йорк.

— Я на самом деле ничего не знаю. Наверное, у нее там родня. Вы разговаривали?

— Нет, я видела ее издалека.

— Может быть, это была не она?

— Она, она, я уверена. Я никогда бы…

— Мне пора идти. Мама зовет.

Она повесила трубку, не дав мне попрощаться с ней.

Под внешней доброжелательностью скрывалось подозрение. Она пыталась защитить Эрнессу от меня. А что такого я сделала Эрнессе, кроме как пожаловалась миссис Холтон на вонь из ее комнаты?

Сегодня я купила в магазинчике кресты из соломки, которые больше походили на елочные украшения. Это как-то сглаживало мерзкое ощущение, что я совершаю противоестественный поступок. Ведь это куда хуже, чем распевать гимны на утреннем собрании. Наверное, для иудея покупка креста — кощунство. Мне будет стыдно заходить в собственную комнату. Я должна постоянно твердить себе, что не стремлюсь стать христианкой. Меня всегда раздражала в наших девчонках, даже в Люси, эта черта — самодовольство и высокомерие, как будто стать христианкой, как они, — предел моих тайных мечтаний. Но никто из них не религиозен по-настоящему. Для них быть христианкой означает то же самое, что носить одежду определенного покроя. У них в церквях всё точь-в-точь как в гостиной миссис Холтон, где боязно присесть или коснуться чего-нибудь, чтобы ненароком не оставить следов нота или отпечатков пальцев. Мои самые любимые церкви — те, что лежат в руинах: трава и мусор служат им полом, а небо — вместо потолка.

Мне всего жальче деток, которые становятся вампирами не по своей вине, а за проступки родителей. Несведущие жертвы: ребенок, зачатый на Страстной неделе, незаконнорожденный, отпрыск невенчаных родителей, седьмое дитя, младенец, родившийся «в рубашке» или с каким-нибудь пороком. Детям, появившимся на свет в Рождество, суждено стать вампирами во искупление гордыни своих матерей, зачавших в тот же день, что и Дева Мария.

Почему дети должны искупать родительские грехи? Рождение — уже наказание, разве этого не достаточно?

Люси поддастся кому угодно. Она слаба, и сейчас я должна приглядывать за ней.

Неужели я чем-то хуже тех, кто ходит в церковь и молится Святой Троице? Молится призракам? Христос воскрес из мертвых. То, что невозможно подтвердить, придает вере особую красоту. И, вопреки всем страхам, ты свободен. Ты полон решимости.

Мама! Как она меня подвела! Я хотела вернуться в школу раньше всех. А у мамы вдруг появилась куча дел: срочные звонки, всякая чепуха. Когда я приехала, все были уже в сборе, включая Люси. Я безнадежно опоздала. В ее комнате было не протолкнуться. Все-все хотели быть рядом с Люси. Не было только Эрнессы. Может быть, она еще не вернулась откуда-то, не знаю откуда. Знают ли они обе, что я видела их вместе в ту ночь? Не все ли им равно?

Я вошла, увидела ее, сидящую на кровати, услышала, как она смеется шуточкам обступивших ее девчонок, и подумала: «Люси точно такая же, как всегда». Но когда она встала и направилась в ванную, я вдруг осознала, до чего же обманчиво мое первое впечатление. Она только казалась прежней Люси. Все в ее облике поблекло. Кожа до того гладкая и бледная, что отливает синевой. И ни единого прыщика на лице. Движения медленны и осторожны, как будто перед каждым шагом она выбирает, куда поставить ногу. Я смотрела на нее и теряла терпение.