– За все время, что я жила в Лондоне, я видела тетю всего один раз – мы не очень-то понравились друг другу, – но она не произвела на меня впечатления человека, склонного испытывать жалость к преступнику. Скорее я могла бы поверить, если бы она сама с ним расправилась. Так он даже и не журналист?

– Нет. Он служащий букмекерской конторы.

– Спасибо за то, что вы сказали мне наконец правду. Ладно, пойду подготовлю все для доктора Андерсона.

– Как?! Вы все-таки собираетесь ухаживать за ним? – невольно вырвалось у Гранта. Может, именно теперь она закричит, что не верит ни одному его слову?

– Конечно собираюсь, – ответила эта странная девушка. – Он преступник, но у него сотрясение мозга, он использовал во зло наше гостеприимство, но тем не менее я профессиональная медицинская сестра – в данном случае существенно только это. И потом, даже будь у меня совсем другая профессия, я поступила бы точно так же. Вам, вероятно, известно, что в старые времена в горах Шотландии человеку предоставляли кров и убежище, даже если его руки были обагрены кровью брата хозяина дома. Не часто я хвастаю своими предками, но сейчас, полагаю, особый случай.

Последние слова она произнесла прерывистым голосом, то ли сдерживая смех, то ли силясь не расплакаться. Наверное, тут было и то и другое. Затем она вернулась обратно в комнату, чтобы ухаживать за человеком, который так беззастенчиво воспользовался ее добротой и гостеприимством.

Глава тринадцатая

Выжидание

Грант провел беспокойную ночь, хотя, казалось, должен был спать сном праведника: он справился с задачей, ради которой прибыл сюда, и завершил срочное дело; он провел трудный день на воздухе, который одновременно и бодрил, и успокаивал; ему предложили обед, о котором даже проголодавшийся гурман мог только мечтать. Море за окном – апофеоз покоя – глубоко и тихо вздыхало. Торф в камине горел бесшумно, как ни дрова, ни уголь никогда не горят. И все-таки Гранту не спалось; более того, где-то, в самом дальнем уголке его сознания, у него затаилось странное беспокойство, и, будучи человеком, склонным к самоанализу, Грант силился определить его источник, с тем чтобы, как бывало раньше, обнаружив его, сказать себе: «Вот оно – сущий пустяк!» – и успокоиться. По опыту он прекрасно знал: то, что зачастую мешало ему безмятежно предаваться сну, на поверку оказывалось действительно пустяком – как в сказке о принцессе и горошине под ее двенадцатью перинами. Но на этот раз, как ни доискивался, он так и не мог выявить причины своего беспокойства. Грант мысленно рассмотрел несколько возможных причин, но отбросил их одну за другой. Девушка? Может, ему было жалко ее за ее стойкость, ее деликатность?

Но у Гранта не было никаких оснований думать, будто она испытывает к Ламонту нечто большее, чем просто дружеские чувства. Ее явное внимание к этому человеку во время чаепития вполне могло объясниться просто тем, что, с ее точки зрения, в этих краях он был единственным интересным собеседником.

Обыкновенная усталость? Действительно, ему давно не приходилось так напрягать силы: целый день рыбалки, да вдобавок пеший бросок по пересеченной местности. Может быть, страх, что этому парню все же удастся ускользнуть от него? Но доктор Андерсон уверил Гранта, что трещины в черепе нет и пациент через день-два будет в состоянии перенести путешествие в Лондон. Что касается шансов сбежать, то теперь у Ламонта их практически не осталось. Ничто на свете, казалось, не должно было внушать ему тревогу, и тем не менее она не проходила. Ворочаясь с боку на бок, он в какой-то момент услышал, как девушка проходит по коридору, и решил узнать, требуется ли ей помощь. Он надел халат, вышел и двинулся по направлению к полоске света, шедшей из полуоткрытой двери. Девушка со свечой в руке подошла сзади.

– Он никуда не убежит, инспектор, – сказала она с явной иронией.

Эта несправедливая насмешка задела его за живое.

– Я не спал, услышал ваши шаги и подумал, что могу чем-нибудь быть полезен, – ответил он с достоинством – если только можно говорить о достоинстве, когда встречаешься с незнакомой женщиной посреди ночи в неодетом виде.

– Спасибо, у меня все в порядке, – ответила она. – Ничего не нужно. Он все еще не пришел в сознание.

Она распахнула дверь и пропустила его вперед.

У постели горел ночник, остальная комната тонула в темноте и была наполнена шумом моря – тихим, но мощным звуком, столь непохожим на рев прибоя у открытого побережья. Как она и сказала, Ламонт все еще был без сознания. Грант окинул его внимательным взглядом: он выглядел лучше и дышал ровнее.

– К утру он придет в себя, – словно пытаясь обнадежить Гранта, сказала девушка.

– У меня нет слов, чтобы выразить, как я сожалею, что на вас все это свалилось, – неожиданно сказал Грант. – Что вы оказались втянуты в это дело.

– Не преувеличивайте, инспектор. Я не такая уж хрупкая и чувствительная, какой, может быть, вам кажусь. Единственное, чего бы мне хотелось, – это чтобы мама и дядя ничего не узнали об этой истории. Вы сумеете так устроить?

– О да, надеюсь. Мы всегда можем сказать, что доктор Андерсон рекомендовал ему для скорейшего выздоровления южный курорт.

Ее всю передернуло, и Грант с запоздалым раскаянием подумал, что шутка получилась злая и неуместная.

– Он что же, профессиональный преступник? – внезапно спросила девушка. – То есть, кроме этого случая, есть и другие?

– Нет, – ответил Грант. – Насколько нам известно, ничего подобного.

И тут же, боясь, как бы робкие всходы чувства, растоптанные им вечером, не зазеленели снова и не принесли ей новых разочарований, торопливо добавил:

– Но он всадил человеку нож в спину.

– Человеку из очереди? – спросила она, и Грант кивнул.

Еще и теперь он ожидал услышать это обычное женское «не верю», но так и не услышал. Он встретил наконец женщину, у которой здравый смысл преобладал над эмоциями.

Она знала Ламонта всего три дня: в течение всего этого времени он лгал ей ежечасно, ежеминутно, полиция разыскивала его за совершение убийства. В ее серых ясных глазах читалось, что она не находит возможным сказать хоть что-нибудь в его защиту.

– В ванной комнате у меня на спиртовке греется чай, – произнесла она. – Хотите?

Грант согласился, и они глотали обжигающе горячую жидкость возле открытого окна, а под ними в странно затихшей, душистой ночи дышало, вздымаясь, море. Потом Грант отправился спать – опять-таки с полным убеждением, что отнюдь не эмоции мисс Динмонт явились причиной его беспокойства, но по-прежнему с ощущением