– Ее… убили? – нехотя кивает, закрыв глаза. И начинает тереть руками виски. Не время и, наверное, не место. Да и некрасиво о таком спрашивать, но ревность берет свое. – Ты ее любишь по сей день?

– А я сказал, что я ее когда-то любил? Нет, – я отвратительный человек, но испытываю самое что ни на есть облегчение. – Но она была мне дорога. И чувства вины по сей день, увы, никуда не деть. И я не хочу наступать на те же грабли. На своих ошибках надо учиться и вовремя останавливаться, поэтому не лезь к Кротову. Завтра мне станет лучше, я обмозгую все, и мы уедем.

– Хорошо, – после длительной паузы наконец произношу я. – Но, мне кажется, ты преувеличиваешь. У меня стойкое ощущение, что Даниил вовсе не плохой, каким ты пытаешься его мне представить.

– Что ты сейчас сказала?! – ну точно выздоравливает.

– Я сказала, что согласна.

– На что?

– Ну ты сегодня много раз просил меня выйти за тебя замуж. Не помнишь? – как можно серьезнее произношу я, смотря на то, как ясно зрячий хмурит лоб. – Ну так вот, я согласна стать Неповторимой. Давай ты попьешь морсика.

– Я не хочу пить.

– Надо, Федечка, надо. Тьфу, блин, говорю же дурацкое имя. Шучу, шучу, хорошее имя. Пей.

Федечка оказался сложным больным, не давшим мне спать всю ночь. К вечеру у него не только снова поднялась температура, но и начался жуткий кашель. Кашляет он так, что трясутся стены и мне все больше и больше хочется взять подушку и немножко его придушить. Самую малость, чтобы отрубился хоть на часик. И, как назло, нет рядом ни одной круглосуточной аптеки, чтобы унять эту смесь лая добермана и ротвейлера.

К восьми утра «пес» угомонился, и я вырубилась вместе с ним. Очухалась к десяти часам и, пока мое двуногое громкоголосое животное спит, снова побежала в аптеку.

А на обратном пути у самого дома затормозила, узрев рядом со мной медленно едущий автомобиль. Окно спереди открывается и уже знакомый мне охранник приглашает меня сесть в машину. Успею ли я забежать в подъезд и вернуться в квартиру? В принципе, да.

– Так я же болею, – пакет с лекарствами очень даже пригодился.

– Даниил Леонидович настаивает. Он вас надолго не задержит. К тому же, вы на ногах, значит не так уж и сильно больны. Ну же, Елизавета, не бойтесь. Не в первый же раз.

Ну если так подумать, то и вправду не в первый раз. Захотел бы – давно убил или снасильничал. Ну не чувствуют мои нижние девяносто какой-то опасности. Да и снотворное есть в рюкзачке. Ну почему бы не попытать в последний разочек счастья. Авось выгорит и принесу не Достоевскому то, что надо.

Перевожу взгляд на окно, а затем на свою руку – длинная линия жизни. Ладно, рискнем. Сажусь в машину и тут же начинаю читать про себя молитву.

***

– Елизавета Евгеньевна, рад тебя видеть. Мальчики не заставляли тебя сесть в машину? Все по обоюдному согласию?

– Ну да. Я сама.

– Ай-ай-ай, – цокает мне на ухо. – Чувствую, что все-таки ты не хотела, а тебя заставили. Буду ругать мальчиков.

– Да нет же, я сама.

– Ай-ай-ай, ай-ай-ай.

Сказать, что он сегодня странный – ничего не сказать. И, судя по тому, как он ходит, поясница у него и вправду болит.

– Сначала укольчик в жопу, потом капельницу.

– Хорошо.

И снова мы в кабинете. И снова меня манит чертов сейф. А еще ноутбук на столике около дивана. Кротов отодвигает журнальный столик и, как всегда, ложится на диван. Блин, сегодня меня особо манит ноутбук.

Нехотя отвожу взгляд от столика на уже оголенную попу Кротова. Вот она прям реально хороша. Загляденье. Как-то нехорошо получается. У Федора обнаженную попу я всего однажды видела, а тут прям уже выучить успела. Фу, Лиза, фу. Блин, а как там мой лающий «пес»? Надо скорее уходить отсюда.

– Чего застопорилась?

– Не могу найти спиртовую салфетку. Сейчас. Ах, вот она, – хватаю салфетку и начинаю протирать ягодицу Даниила. – Слушайте, давно хотела спросить, а чем вы занимаетесь? – ну реально, чем?

– Чем я только не занимаюсь. Полчаса назад ковырялся в носу. Да так, что кровь пошла и заляпал футболку, пришлось ее менять. И стол загадил, – ну точно мой потерянный брат. И не стыдно взрослому мужику нести такую пургу?

– Я имела в виду, чем вы по жизни занимаетесь, что заимели такой дом, а не про обыденные вещи. Так-то я тоже в носу ковыряюсь, но что-то денег мне это не прибавило.

– Да ладно? Обычно женщины не едят, а питаются воздухом, солнцем и водой с лимоном. Не испражняются, а какают исключительно бабочками. Да и козявок у них отродясь не могёт быть. Какие уж ковыряния в носу?

– Обыкновенные. Указательным и большим пальцем.

– Ну все, женюсь на тебе, Лиза, – усмехаясь произносит он.

– Не в этой жизни.

Протыкаю Кротову в очередной раз попу и выпускаю лекарство. Заканчиваю процедуру и сажусь на стул в ожидании очередных манипуляций.

– Вы систему не принесли и лекарства.

– Что?

– Ну для капельницы.

– Точно. Сейчас принесу. Не возражаешь, если я сделаю один звонок?

– А мне-то что?

– Ну я чуть задержусь.

– Хорошо бы не больше пяти минут.

– Справлюсь за две.

Я честно сижу спокойно ровно двадцать секунд. Еще раз осматриваю кабинет на наличие камер и все же подбираюсь к журнальному столику. Сажусь на коленки и вожу пальцем по ноутбуку. Блин, пароль. Недолго думая, набираю по памяти дату рождения жены Кротова. И… неправильный пароль. А счастье было так возможно.

– Пароль от моего ноутбука не день рождения моей жены, – слышу почти рядом со своим левым ухом уже знакомый голос Кротова. Пиф-паф, пиф-паф. Ну все, мне конец. Линия жизни длинная, агу, угу. – Переводи язык на клавиатуре на английский и пиши русскими буквами: гори в аду, тварь, – чего? Ну не такая уж я и тварь. – Давай, давай.

Зачем-то делаю так, как он говорит.

– Не подходит.

– Ну, конечно, не подходит. Ты на хрена поставила пробел и запятую перед тварью? – ну ладно, без пробелов и запятых.

– Все