имениях. Здесь была только резиденция князя, великолепный парк, флигеля для приезжих и дворни, конюшни и здание конного завода. Все, что относилось к хозяйству: амбары, молотильные сараи, дом управляющего, скотные дворы и прочее, – было сосредоточено в двух верстах от резиденции. Мало было таких усадеб в России, как веселоподолянская князя Мещерского, Вязёмы, Ляличи, Полотняный Завод, Дубровицы и некоторые другие, представлявшие громадный художественный интерес.

Князь Александр Васильевич Мещерский был меценат и любитель прекрасного. Он много путешествовал по Италии, вывез оттуда первоклассные произведения искусства и был большим знатоком и любителем старины. Неудивительно, что, решив построить усадьбу и обладая громадными средствами, а также вкусом и знаниями, он создал этот прекрасный уголок, затерянный в Хорольском уезде. Мне говорили, что княгиня Мещерская, урожденная графиня Строганова, принимала деятельное участие в создании веселоподолянской усадьбы, и я полагаю, что княжеская резиденция немалым была обязана ей: Строгановы были исстари не только меценатами, но и подлинными знатоками искусства и старины.

В 1902 году усадьба содержалась далеко не так, как при покойном князе. Княгиня Мещерская, первая жена князя, давно умерла, а князь вторично женился на очень скромной девушке, дочери местного чиновника. Вскоре князь умер, и веселоподолянская усадьба перешла к его второй жене, Екатерине Прокопьевне. Единственная дочь князя от первого брака тогда не жила в России и была замужем за итальянским герцогом Сассо-Руффо. К ней перешло материнское, то есть строгановское состояние, а малолетние дети, кажется две дочери, от второй жены получили состояние отца. Е.П. Мещерская не могла оценить и должным образом содержать эту великолепную резиденцию. Сама она предпочитала жить в Москве. Имение было отдано в аренду, конный завод почти распродан. Ждали покупателя.

Князь А.В. Мещерский, тайный советник и шталмейстер высочайшего двора, в веселоподолянской усадьбе жил сравнительно мало. Он проводил в ней только часть лета, а зиму, осень и весну жил в Петербурге или за границей. Свой завод он основал во второй половине 1880-х, а последних трех заводских маток у его наследников я купил в 1902 году, так что завод просуществовал около двадцати лет. Князь не был знатоком лошади, но лошадей, по-видимому, любил, как и его брат, князь Иван Васильевич, имевший в 1860–70-х годах рысистый завод в Курской губернии. Завод Мещерского был основан исключительно с целью производства упряжных рысистых лошадей, главным образом для себя, и не велся с большим размахом. Вначале там было пять заводских жеребцов и десять маток. Нечего и говорить, что все это были великолепные по себе лошади заводов В.Я. Тулинова, Миллера, Преснякова и других. Из десяти кобыл, послуживших основанием завода, пять были куплены у князя В.Д. Голицына и по одной – у князя И.В. Мещерского, Борисовских, А.П. Офросимова и П.П. Бакулина. Голицынские кобылы были очень высокого происхождения и, вероятно, лучшие по себе. Позднее князь купил у графа Рибопьера призового производителя, серого жеребца Фауста завода Загряжского, а маточный состав пополнялся главным образом своими молодыми кобылами, но кое-что было куплено на стороне, правда весьма невысокого разбора, преимущественно заводов Харьковской и Полтавской губерний. Из завода князя вышло несколько призовых лошадей, в том числе очень резвый Чикаго и серый Федот-Да-Не-Тот.

Когда я прибыл в Весёлый Подол, никого из владельцев там не было. Все спало в этой чудесной для наших мест, прямо-таки сказочной усадьбе. Был полдень. Красивая кованого железа решетка, укрепленная меж кирпичных колонн, на которых возвышались позеленевшие от старости вазы, позволила рассмотреть внутренность двора, в конце которого шумел парк и величественно возвышался дворец. Я позвонил у ворот раз-другой, но так как никто не приходил, тронул калитку. Она оказалась незапертой. Я вошел во двор. Побродил между клумбами, полюбовался дворцом и пошел разыскивать кого-либо из его обитателей. Кругом было тихо, нигде ни души, лишь старый дуб шелестел листьями. Обойдя дом, я увидел, что все везде было заперто. Левее шла прямая аллея к длинному зданию с куполом – нетрудно было догадаться, что это конюшни или здание конного завода. Еще левее, образуя правильный квадрат, расположились несколько зданий – как я потом узнал, домовая контора и квартиры сторожа, кучеров и конюхов. Тут же был каретный сарай и еще кое-какие необходимые службы. Большой флигель, кухня, прачечная и прочие постройки находились на противоположной стороне дворца и были скрыты в зелени. Я направился к конюшне, и здесь молодой малый объяснил мне, что усадьбой заведует старик дворецкий, а при доме никто не живет. «Если вам по делам, то идите к управляющему, отсюда недалеко, версты две». – «А нельзя осмотреть сначала дом?» – спросил я. «Едва ли. Дом заперт, и туда никого не пускают, а ключи у дворецкого». Я просил проводить меня к дворецкому.

Дворецкий занимал отдельный флигелек, и его не оказалось дома. По объяснению его жены, он отправился на рыбную ловлю. Вместе с конюхом, который сделался моим проводником, мы отправились в парк и у старого пруда застали дворецкого с удочкой в руках. Он не заметил, как мы подошли, все внимание его было поглощено камышовым поплавком, который ходил взад-вперед, так как в пруду вода была быстрая – вероятно, от скрытых родников. Это был старик почтенной наружности, совершенно седой, с белыми бакенбардами и типичным лицом старого слуги. Он встретил меня приветливо, поздоровался, отвесив низкий поклон, и, узнав, кто я и зачем приехал, охотно согласился показать дом. Оставив свои удочки на попечении молодого конюха, дворецкий вместе со мной направился к дому. Я спросил его, как берет рыба, хорош ли клев и доволен ли он своей ловлей. Он ответил утвердительно, заметив, что рыба клюет хорошо, но берет одна мелочь – авдюшки и себельки (так в Малороссии называют пескарей и уклейку). Стоял великолепный, как бы праздничный день, со всею прелестью лета, звоном и хором радостных голосов, доносившихся из чащи старого парка, где было прохладно и свежо, несмотря на жар летнего дня. Это был великолепный парк, с ровными и прямыми аллеями, с многочисленными куртинами, искусственными полянами, прудами, беседками и домиками, где когда-то держали дичь и декоративную птицу – лебедей и павлинов. Особенно хороша была аллея столетних серебристых тополей, какие встречаются только на юге. Она была посажена еще дедом прежнего владельца.

Внутреннее убранство дворца вполне соответствовало его наружному виду. Все было обставлено с великолепием и исключительным вкусом. Приемные комнаты утопали в старинных персидских и смирнских коврах, в столовой висел роскошный гобелен, изображавший разнообразных экзотических птиц. Мебель была старинная и почти вся выписанная из Италии и Германии. Типичных для русских помещичьих усадеб карельской березы и красного дерева почти вовсе не было.