Энгельгардт был небогатый человек, но страстный охотник и недурной ездок. Он сам ездил на призы и сам же готовил своих лошадей. Он был очень близорук, ездил всегда в очках, и я удивляюсь, как он выходил из положения, когда в сырую погоду очки его забрасывало грязью. Энгельгардт появился в Киеве давно. Это был уже немолодой человек, холостяк, всей душой преданный спорту и интересовавшийся исключительно лошадьми. Человек он был образованный, воспитанный и очень милый, а потому к нему относились хорошо и с большим уважением. Он пользовался большим авторитетом в Киевском беговом обществе. Это был безупречной честности человек, и езда его всегда была вне всякого упрека и тотализаторских комбинаций. Одно время он служил у киевского богача В.Ф. Меринга и ездил с большим успехом на лошадях его конюшни.

Горвицы, заинтересовавшись спортом, стали бывать в Киеве на бегах и там познакомились с Энгельгардтом. Они предложили ему составить для них призовую конюшню и поступить к ним. Энгельгардт согласился и стал с хорошим успехом ездить на купленных братьями лошадях. Мало-помалу стал у них в доме своим человеком. Энгельгардт не только руководил призовой конюшней этих охотников, но и вел завод.

Производителем завода Энгельгардт оставил Сорванца, а позднее должен был поступить Табор. Двух жеребцов, Львёнка и Бурята, отстоял старший из братьев Горвиц: те были очень хороши по себе и давали ценных городских лошадей. Кроме того, одну-две кобылы получал жеребец Барон, любимая лошадь Энгельгардта, на которой он сделал свою карьеру ездока. Киевские тотошники, завидев Энгельгардта на нем, говорили: «Вот едет барон на Бароне».

После всех реформ завод братьев Горвиц мог почитаться рысистым заводом, а не просто сборищем рысистых лошадей. Уже в 1915 году вся ставка происходила от основного производителя – классного Сорванца, лишь четыре жеребенка родились от других жеребцов.

Я выехал на завод братьев Горвиц после приемки очередного ремонта в одном из пунктов губернии. Был прекрасный летний вечер, тихий и теплый, как это часто бывает на Украине. Хотя я очень устал в течение дня, но короткое путешествие на лошадях успокоительно подействовало на мои нервы, и я хорошо отдохнул во время пути. За мной была выслана превосходная четверка, запряженная в удобный экипаж. Старик-кучер, мастер своего дела, быстро довез меня до Городища. Лохвицкий уезд Полтавской губернии – это та часть Малороссии, где нравы и обычаи сохранили свою первобытную простоту и влияние города почти не сказалось на деревне. Крестьяне там еще носили национальные костюмы. Лохвицкий уезд был центром табаководства – по пути то и дело встречались большие и малые плантации табака. Местность была весьма живописна: деревни и села утопали в вишневых садах, часто встречались хутора зажиточных казаков, как здесь называют потомков былых запорожцев, и реже попадались имения лохвицких панов и панков. Ближе к Городищу местность стала довольно холмистой, верстах в двух от имения пришлось подыматься на высокую гору, с которой открылся восхитительный вид. Городище было очень богатым имением, с садами, рощами, обилием воды, лугов и прочих угодий. Так как я приехал уже поздно вечером, то осмотр завода был отложен до следующего дня.

Семья Горвиц состояла из старушки-матери, очень скромной и почтенной дамы, державшей себя с большим достоинством, нескольких братьев и их незамужней сестры. Горвицы были евреи, но все они совершенно не походили на представителей своей нации, скорее напоминали хохлов. Старший из братьев был настоящим голиафом. Два других брата были меньше его. Мадемуазель Горвиц была очень милая, скромная и некрасивая барышня, чрезвычайно интересовавшаяся искусством и в то время всецело занятая хлопотами по постройке православного храма в Городище. Я был этим очень удивлен, но не показал виду и на другой день вместе с ней осмотрел этот храм. Храм был построен в стиле древних малороссийских церквей и почти закончен. Над иконостасом трудился известный художник, некоторые престольные образа были заказаны в Москве и Петербурге лучшим нашим академикам живописи и другим знаменитым художникам. Я высказал свое искреннее восхищение. Это был не храм, а произведение искусства. Мадемуазель Горвиц вправе была гордиться им. Она сказала, что строит этот храм на свои личные средства. Затем показала мне замечательный образ святых Флора и Лавра, покровителей лошадей. Если не ошибаюсь, образ был престольным, так как храм был в память этих святых. Удивительно удачно справился художник со своею задачей! Образ отрадно действовал на душу лошадника, так как на нем было написано до десяти лошадей, рысистых по типу и весьма удачно стилизованных. Когда впоследствии я рассказывал об этом замечательном храме в Киеве и выразил удивление, что девушка из еврейской семьи решилась построить православный храм и с такою любовью выполнила задачу, мне ответили: «Ну какие же Горвицы евреи?! Они давно приняли лютеранство, а по духу чисто русские люди!»

Насколько тонким и культурным человеком была мадемуазель Горвиц, настолько далеки были от подобных интересов ее братья. Это были милые ребята, любившие выпить, покутить, интересовавшиеся лошадьми и своим хозяйством. Братья Горвиц были уже во втором поколении полтавскими помещиками, но они как-то не сумели слиться с местным дворянством и местными землевладельцами и жили в деревне довольно замкнуто. Из соседей у них почти никто не бывал. Зимой они уезжали в Петербург, где у них была постоянная квартира на Моховой улице. Один из братьев жил в деревне даже зимой, так как вел хозяйство.

После ужина, когда дамы удалились, подали шампанское, и оно полилось рекой. Видимо, кутежи здесь бывали нередко. Я был плохой собутыльник и никогда не любил пить, и на этот раз кутеж не принял грандиозных размеров. Мы всласть поговорили о лошадях. Энгельгардт был для братьев высшим авторитетом по вопросам коннозаводства, они то и дело ссылались в разговоре на него. Это было неплохое влияние, и, несомненно, Горвицы развели бы при их охоте и средствах превосходных лошадей. Меня много расспрашивали о коннозаводстве, наших спортивных деятелях и тех заводах, которые я посетил в России и за границей. Устав под конец от этих вопросов, я просил их рассказать про свой завод. Однако молодые люди сказали, что с трепетом ждут завтрашнего дня, когда будут показывать такому знатоку, как я, свой завод, и не надеются меня ничем удивить, а боятся, что лошади могут не понравиться. «Впрочем, одна кобыла своей мастью произведет на вас несомненное впечатление, так как она чалая, а рысистые лошади редко бывают чалыми», – сказал старший из братьев. «Вы ошибаетесь, – заметил я, – чалые лошади бывали среди рысаков. В последнее время немало чалых лошадей было среди потомков известного Павлина. Если