В отличие от советского дипломата и его жены, Шон МакМастер по кличке Вульф спокойно встречать старость не собирался. Да и старость маячила еще весьма далеко. Вульф был горячим сторонником террора, маньяком «прямых действий», координатором всемирно знаменитого теракта в Брайтоне. Кличку Вульф, или Волк, Шон получил от «братьев по оружию» — немцев из радикальной группировки Rote Armee Praktion («Фракция Красной армии») — за необычную форму своих ушей, которые в сочетании с продолговатым лицом, узко посаженными глазами и длинным носом придавали ему поразительное сходство с волком.

После Брайтона Вульфу пришлось надолго покинуть Британию. Несколько лет он провел на Ближнем Востоке, тренируя будущих террористов на тайной базе в одной из стран региона. Вместе с ним этим занимались еще несколько его соотечественников — испытанных «асов» революционного террора, который в Европе постепенно выходил из моды. Это обстоятельство, столь отрадное для законопослушных европейцев, вынуждало недавних террористов-идеалистов искать работу там, где были нужны их уникальная закалка, навыки и опыт. Некоторые начали работать на криминальные кланы. Спроса на революцию не было, зато услуги киллеров требовались бесперебойно. И когда на Ближнем Востоке в очередной раз что-то изменилось и заказчик отказался от услуг европейских инструкторов, Шон сделал себе железобетонные поддельные документы, сбрил бороду и обосновался на юге Италии, где не выделялся своим глубоким загаром среди местных жителей.

Шон копил деньги. Он все тверже укреплялся в мысли создать небольшую, но сверхэффективную организацию, которая заняла бы видное место на подпольном рынке террористических, диверсионных, а заодно и криминальных услуг. Почему нет? Криминал — это деньги, они никогда не мешают. Пока Шон действовал один, причем исключительно ради этой цели. Заказы он получал регулярно — через отсидевшего свое террориста из Белфаста, которого знал еще со школьной скамьи.

Шон МакМастер по кличке Вульф умел делать все. Часами он мог отрабатывать смертельные удары или особо эффективные приемы. Его поджарое, мускулистое тело не имело ни капли жира. В отсутствие семьи, детей, любимой женщины и убеждений, давно растерянных и похороненных, у него было единственное кредо — профессионализм.

Именно это было его жизненным стержнем, уберегавшим от искушения уйти в алкоголь, карточные игры или бессмысленный разврат. Он ценил себя — и был к себе беспощаден.

МакМастер имел еще одну кличку — Лезвие. Ее он выбрал себе сам. Кличка была точной и крепко прижилась в узком кругу молодых бойцов ИРА. Шон великолепно владел ножом. Его научил этому отец, служивший в годы Второй мировой в спецпод-разделении британской армии. Навыки, переданные отцом, Шон отточил до совершенства.

У него была целая коллекция ножей, часть которых он унаследовал от отца. Отец блестяще владел и огнестрельным, и холодным оружием, и страсть к холодному передалась Шону. Не пистолет, не взрывчатка, не яд, а именно нож представлялся ему идеальным персональным оружием, посредством которого лучше всего устранять врага. Он метал ножи с такой точностью, что позавидовал бы снайпер.

Еще в детстве он услышал про нож с ртутью внутри, которым пользуются диверсанты. Внутри рукоятки такого ножа находится патрон, на две трети заполненный ртутью. Обычно нож при метании вращается, и не факт, что в цель он попадет острием, а не рукояткой. А вот ртуть балансирует клинок в полете, позволяя уверенно поражать цель. Однако именно такого ножа МакМастер никогда не видел, а потому сделал его сам. Благодаря заполненному ртутью патрону внутри толстой массивной рукоятки нож и впрямь летел в цель, как ракета, не вращаясь, и поражал жертву со стопроцентной гарантией.

Последний заказ МакМастеру поступил позавчера. «Приезжай, — кратко сказал ему по телефону Бобби. — Есть дело».

Бобби МакГи никогда не звонил зря. Уже через 24 часа они сидели в тихом пабе в переулке близ Виктория-стейшн. Прихлебывая из высокого бокала любимый янтарный «Киллкени», Бобби ввел его в курс дела:

— На меня вышли лондонские русские. Сами за это браться не хотят — у них полиция на хвосте, за каждым шагом следят. Нужно найти русскую девчонку и бриллианты, которые она вывезла из России. Как они к ней попали? Понятия не имею. У них там в России возможно все. Главное, платят хорошо.

— Координаты есть? — спросил Шон.

— Да, есть адрес и фото. Устранять ее, кстати, не обязательно. Главное, бриллианты забрать. Возьмешься?

— Фото.

Вульф протянул руку. С паспортной фотографии на него смотрели наивно раскрытые полудетские глаза.

— Красивая, — констатировал Вульф. — У русских бабы что надо.

— Что да, то да. Но ты парень тертый, ей тебя не соблазнить, — хохотнул Бобби и похлопал его по плечу.

Справиться с двадцатилетней девчонкой для профессионала, в чьем послужном списке было покушение на премьер-министра Маргарет Тэтчер, конечно, не составляло труда. Станет ли она жертвой или просто отдаст драгоценности? Это зависело от обстоятельств. Лишней крови МакМастеру было не нужно, но и лишних свидетелей тоже.

Направляясь по указанному адресу, Шон взял с собой любимое оружие. Больше он ничего брать не стал — какой смысл? Русская девчонка выложит бриллианты как миленькая. Нож даже не потребуется доставать из специальных кожаных ножен, которые Шон носил под пиджаком.

Он долго наблюдал за входом в скромный домик, который был увит плющом. Он уже второй раз сюда приходил, но девчонку пока не видел.

Сергей Францев вот уже несколько дней находился в Санкт-Петербурге. В Ленинграде — этот город в его сознании так и остался Ленинградом — он не был очень, очень давно. Прошло не просто два с лишним десятилетия — это было в другой, счастливой жизни. Он бродил по сумрачным улицам, узнавая и не узнавая их. В вестибюле метро теснились «однорукие бандиты» — игровые автоматы. Черные окна ДК пищевиков скалились осколками выбитых стекол. Тусклые фонари горели через один, почти не освещая пустынных улиц. Над подвальчиком — бывшей пышечной, где они с Анюткой, стоя за высоким мраморным столиком, с наслаждением впивались зубами в хрустящее тесто и сахарная пудра с немудреного лакомства сыпалась на рукава, — красовался кролик, символ плейбоя, и подмигивала красными буквами вывеска Sex-shop.

От Пяти углов он вышел к Фонтанке. На мосту остановился и, войдя в правую башенку, оперся на парапет. Черная жирная вода плескалась под ним, качая мусор. Францев, зажмурившись, застонал — так явственно всплыла в памяти картинка: Анюта сидит перед ним на этом самом парапете, а за ее спиной искрится, блещет на солнце ленивая гладь Фонтанки. Он держит ее за руки, а она хохочет, щуря зеленые, полные смеха глазищи. Анютины глазки… «Ты что, не знаешь? Анютины глазки не такие!» — «Такие, такие! Я теперь знаю, какие они — Анютины глазки…» Он тянет ее на себя, и она съезжает с высокого парапета прямо в его объятия. Глаза ее, потемневшие, ставшие вдруг серьезными, так близко, что он видит в них себя. Они соприкасаются лбами и смотрят, смотрят друг другу в зрачки — до самого донышка — и тянут навстречу, ловят горячие, пересохшие от волнения губы. Это — как пить, жадно, нетерпеливо. И они пьянеют от счастья, качаясь, словно на носу корабля, над искристыми волнами городской реки…