— Чем же он там занимался? — удивился эксперт.

— Не знаю. Писал свои исследования… Пишущая машинка вналичии, а что еще нужно импо… Человеку в его положении, — тотчас жепоправился Забелин.

А Крянгэ снова трижды сплюнул через левое плечо.

— Значит, твои свидетели утверждают, что Спасского онине видели, — закончив магический ритуал, сказал он.

— Да.

— А что, если эти трое…

— На объекте их пятеро.

— Неважно. Что, если эти трое… или пятеро лгут? —осторожно спросил Крянгэ. — Если это они сами, так сказать, совершилинадругательство? И в данном случае имел место сговор…

— Сговор хохла, молдаванина и таджиков? Да еще вРоссии… Ты надо мной смеешься. Они нелегалы, по шестнадцать часов работают,всего боятся, лишний раз с объекта не выходят… Даже в магазин не заглядывают.Это и Спасский подтвердил. И парень, который к ним приставлен. Ты же их видел,Игнатьич! Дремучие люди.

— Вот именно. Дремучие люди с первобытнымиинстинктами, — Крянгэ задумчиво дернул себя за ухо.

— Интересно, как ты себе это представляешь? Владелицаприезжает в особняк, в котором, по утверждению Спасского, была только один раз.И это, заметь, в течение года… А потом ей попадает шлея под хвост, и онанеожиданно решает приехать. И приезжает, когда сторожа нет на месте. И на нее тотчасже набрасывается свора из пяти человек?

— Я просто высказал версию…

— Ты же эксперт, Игнатьич, — Забелин укоризненнопокачал головой. — Есть разница между тем, когда насилует один человек иликогда насилуют пять?

— Анализ спермы мы проводим…

— Молодцы, — похвалил Забелин эксперта. —Думаю, что следов на теле было бы больше. А так — перерезанное горло исломанный ноготь. Только и всего.

— Только и всего, — как эхо повторил эксперт.

— И вообще их слишком много, чтобы сговориться. И чтобыдавать совершенно идентичные показания. И не путаться в них. И потом… Зачем имгородить весь этот огород с сатанинским алтарем, а потом бить во все колокола ивызывать милицию? И привлекать к себе всеобщее внимание? Нет, огласка им ненужна. Им деньги нужны. Чтобы семьи кормить в ближнем зарубежье. Ведь нет женикаких гарантий, что после этого случая их не выкинут со строительства… А еслиуж взыграли инстинкты, как ты говоришь, — дремучие… Куда проще прищучитьдамочку на нейтральной территории, где-нибудь на полянке, у пенька с опятами…Сделать свое дело и зарыть труп тут же… А? Они ведь не знали, что сторожа вособняке нет. И не знали, когда он вернется…

— Сдаюсь, сдаюсь, — поднял руки Крянгэ. —Очень убедительно выступил. Пора тебе в адвокаты переквалифицироваться.

— Я тоже сдаюсь… Не могу понять, как же она тамоказалась, эта чертова шл… гражданка Алексеева… А все-таки… Что там у тебявырисовалось с отпечатком на стакане?

— Есть кое-какие соображения.

— Может, поделишься?

— Поделюсь. Но не сейчас.

— Тогда объясни хотя бы, какое отношение имеютквартирные улики к особняку в Юкках?

— Думаю, самое прямое. Думаю, что человек, которыйнаследил в квартире у Алексеевой, наследил и в особняке.

— И ты его знаешь? — снова спросил Крянгэ.

— Возможно… — уклончиво ответил Забелин.

— Ну! Гений сыска! Гордость управления! — ядовитопольстил Крянгэ. — Молодежь должна брать с тебя пример. А кстати, где она?

— Кто?

— Да молодежь твоя. Стажер… Он мне сотенную должен. Ещевчера обещал вернуть…

— Вот он вчера и отпросился. До завтра. Проблемы создоровьем. В постели лежит с приступом сенной лихорадки.

— Надо же! — изумился Крянгэ. — А сегодняутром выглядел вполне цветущим. Ни тебе насморка аллергического, ни тебеконъюнктивита…

— То есть как это — сегодня утром? — Теперь пришловремя изумиться Забелину. — Ты что, навещал его, что ли?

— Я не навещал, а вот он… Скажем так, мы вместенавестили одного человека.

— Кого?

— Вернее будет сказать не кого, а что. Труп в морге.

— Труп?! Чей труп?

— Угадай с двух раз. Нашу овечку сатанинскую,безвременно погибшую. Которую мы тут с тобой так горячо обсуждали. ЕленуАлексееву. Я и зашел-то на полминуты, заключение по трупу забрать. А Пацюк твойтам сидит. Вернее, стоит, холодильный шкаф подпирает. Увидел меня и запрыгал,как блоха. Чуть прозекторский стол не опрокинул и в дверь — шмыг… Я егопонимаю… Кому охота сотенную отдавать…

— Никому. Никому не охота, — подтвердил Забелин.

* * *

…Баклажан с чесноком.

Сороковая сигарета.

Наконец-то он до нее добрался. А значит, пора действовать.

Вот уже полчаса Забелин сидел под окнами серогошестиэтажного дома, по карнизу которого прогуливались мордатые голуби игипсовые колхозницы с рабочими. Рабочие сжимали в жилистых руках отбойныемолотки, а колхозницы несли снопы колосьев. И над всей этой развесистойсоциалистической клюквой гордо реял год издания дома: “1951”. Единицы по краямсветлого прошлого подпирали колонны. И Забелина страшно интересовала одна изэтих колонн — левая. Именно к ней прилепилось окошко на пятом этаже.

В нем горел свет.

Добив баклажан с чесноком, Забелин поднялся, вывернул изкрошечного скверика на такую же крошечную торговую площадь и, пройдя междуозябшими парусиновыми палатками, свернул во двор. Двор примыкал к кинотеатру“Москва” и был заставлен вышедшими в тираж иномарками.

Через минуту Забелин уже поднимался по лестнице в угловомподъезде.

На пятом этаже, возле квартиры № 44, он остановился иприслонил к косяку похолодевший лоб.

Что ты делаешь, Забелин? Это ведь статья.

Статья 316 УК РФ. “Укрывательство преступлений”. А тыпрыгаешь в ее объятья, как девка к скотнику на сеновал. Еще не поздноразвернуться и уйти, еще не поздно перестать чувствовать себя вероотступником.

Еще не поздно…

Забелин сунул папку, которую держал в руках, под мышку инажал кнопку звонка.

Дверь распахнулась тотчас же, как будто его ждали. Нет, онсовсем не изменился, все такой же всклокоченный и такой же молодой, с молодойщетиной и молодым порезом на подбородке. Незаживающим порезом. Одна морока сним, когда бреешься. У Забелина в молодости был точно такой же порез.

На том же самом месте.

Забелин коротко вздохнул и попытался улыбнуться.

— А я вот проведать пришел. — Улыбка получиласьвымороченная. — Как твое ничего?