Лекарь не был рад моему визиту, но сделал вид, будто не заметил меня. Распрощался с пациентом, окровавленные инструменты протёр тряпочкой и сложил в чемодан, а руки просто обмыл в тазу, где плескалась вода не первой свежести. Меня передёрнуло от осознания того, сколько микробов там развелось.

— Я погляжу, вы исправно принимаете больных, нейт Ойзенберг, — заметила я между делом.

Тот соизволил меня заметить. Окинул ледяным взглядом, поджал и без того тонкие губы.

— У меня мало времени, нейра. Мне не до вас и ваших глупостей, надо готовиться к проверке. Если вы решили предъявить какие-то претензии, то увольте, я ничего слушать не стану. Вы и без того превратили госпиталь в балаган, — он швырнул на стол скомканный носовой платок, которым вытирал руки. — Задурили голову нейту Лейну, заворожили, что он теперь идёт у вас на поводу, как мальчик. Но со мной такой номер не пройдёт, слышите? — он погрозил мне пальцем. — Можете хоть градоправителю жаловаться, хоть мужу, я не боюсь парочки зарвавшихся магов!

— Жалуйтесь хоть своей бабушке, хоть Деду Морозу. Но как же факты? Как же цифры, отчёты? Всё говорит о том, что после моих “глупостей” больше больных стало выживать и поправляться. Что вы на это ответите?

Я смотрела, как раздуваются ноздри лекаря, как нервно он кусает губы, как дёргается его кадык.

— Просто совпадение, — заявил он, а потом усмехнулся. — Вы ещё утверждали, что у болезни нейта Лейна и родовой горячки одинаковые причины. Ха-ха! Ну это же бред, — выражение его лица стало презрительно-снисходительным. — Вздор! Что скажут в вашей Академии, когда узнают, что вы несёте? Выгонят с позором и лишат звания целителя. Вы ещё скажите, что Лейн — женщина.

Он нападал, будто был моим соперником на ринге, старательно выбивал почву из-под ног. Я скрестила руки на груди и строго поинтересовалась:

— Я уже просила вас не вставлять мне палки в колёса. Не помните? Какие бы препятствия вы не чинили, я не сдамся. Целители не сдаются.

— Кто вы такая, чтобы я вас слушал? — он поднял стул и усадил на него пятую точку. Взгляд стал наглым и насмешливым.

Обломать бы этому козлику рога!

Я медленно подошла к столу и, уперев в него ладони, наклонилась и тихим голосом произнесла:

— Я тут узнала одну любопытную вещь о ваших делах с аптекарем с улицы Красного Плюща.

Шантажировать кого бы то ни было не слишком приятно, но проучить зарвавшегося лекаря надо. Ухмылка начала сползать с его лица, он ощутимо напрягся, а я продолжала:

— Вы занимаетесь тем, что запрещено на землях нашего королевства, помогаете женщинам вытравить плод. Я сообщу куда надо, у меня есть влиятельные знакомые, а мой муж — уважаемый человек. Вас вызовут на допрос к менталисту, он вытянет всё… — я сделала театральную паузу, наблюдая за реакцией оппонента, — …всё-всё, что вы так тщательно скрываете. Догадываетесь, что вас ждёт? Потеря работы, денег и пациентов покажется вам сущей ерундой, а вот тюремные стены…ммм! И никакие деньги уже не будут нужны.

— Довольно!

Лицо Ойзенберга залила мертвенная бледность, а потом на коже стали расцветать багровые пятна. В глазах первое время плескались испуг и паника, но вскоре их сменила плохо скрываемая ненависть. Худые пальцы сжались в кулаки так, что суставы захрустели.

— Откуда вы… Хотя нет, чего вы хотите за молчание? — процедил Ойзенберг сквозь зубы. — Денег?

Он даже отпираться не стал. Знал, что бесполезно.

— Зачем мне деньги, я не собираюсь вас разорять, всё гораздо проще и приятней, — я коварно улыбнулась, но лекарь только сильнее напрягся в ответ на мою улыбку. Казалось, его зубы сейчас раскрошатся от бешеного трения друг о друга. — Сначала вы прекратите портить то, что я делаю, будете мыть руки и инструменты, да-да, не надо жечь меня взглядом! Будете соблюдать гигиену, как миленький. А потом, когда я пойду работать в новый госпиталь, вы отправитесь со мной и будете трудиться там же. Таким образом вы всё время будете практиковать у меня под надзором.

— Что?! — он вскочил, опрокинув стул. — Стать вашим практикантом? Мальчиком на побегушках? Вы с ума сошли! Да чтобы я, уважаемый лекарь!.. Неслыханная наглость!

Кажется, Ойзенбергу стало плохо, потому что он схватился за сердце, глубоко дыша и вращая глазами.

— Вы будете у меня под присмотром, я не позволю вам калечить больных. Это будет своего рода профилактическая клизма для трудновоспитуемого пациента. Думаете, что мне приятно ваше общество? Я люблю вас не больше, чем вы меня. Но надо. Надо, дорогой мой нейт. Жизнь боль, я знаю.

Искусав губы от злости так, что те заалели, как у красной девицы, Ойзенберг выпалил:

— Не дождёшься, ты, наглая капризная женщина с мерзким характером, которой нужно контролировать всё и вся! Тебе бы в гвардейцы или надзирательницы, а не в целители! Лучше я в тюрьму сяду!

— Очень жаль, — я вздохнула. — Жаль, что придётся на вас нажаловаться. Видят Боги, я не люблю стукачество, но для вас придётся сделать исключение.

Я медленно зашагала к выходу.

— Стойте… Вы знаете, что я вас ненавижу и не упущу возможности избавиться от вас при первом удобном случае? — спросил лекарь потухшим голосом. — Если думаете, что унизили меня и уничтожили, спешу заверить — это не так!

— Вы ещё громче покричите, — сказала я с сарказмом. — Тогда точно все будут в курсе ваших тёмных делишек.

— Можно один вопрос? — спросил Ойзенберг, заставив меня обернуться и замереть на месте. — Зачем вам всё это? Почему вы пришли ко мне со своим предложением, а не помчались писать донос? Хотите унизить своего врага? Хотите заставить меня служить и скакать на задних лапках?

— Вы мне не враг. Для врага вы слишком просты и предсказуемы. Вы ещё можете пригодиться Левиллю, кое-какие базовые навыки у вас есть. Смею заверить, что вам понравится, сами не захотите уходить! Вы согласны с моим предложением? Не волнуйтесь, это будет нашей тайной. Вы всем скажете, что уходите в новый госпиталь по собственному желанию.

Ойзенберг взвыл, как раненый зверь, загнанный в ловушку. Собственно, таковым он и являлся. И нет, мне совсем не стыдно.

— Вы согласны?

Он молчал, надсадно дыша и сминая бумаги на своём столе, на лице отражался напряжённый мыслительный процесс. Ненависть в глазах сменялась отчаянием, надежда — страхом.

— Я согласен, — прошипел он, как кобра. — Ваша взяла.

Покидая приёмную, я услышала, как нейт прошипел ругательство на букву “с”. Ему не хотелось соглашаться на моё предложение, но лишаться свободы не хотелось ещё сильнее.

И тут раздался голос Пискуна:

— Ты уверена, что это достаточно суровое наказание для такого, как он? Может, лучше было его тихо прихлопнуть и закопать? Или выгнать прочь из города?

— Если выгнать его отсюда, он осядет в другом месте и продолжит то, чем занимался здесь. А физическая расправа исключена, мы же интеллигентные люди.