Паркер застонал. Пуля была разрывной, и на его защитногоцвета рубашке расплылось красное пятно.

— Черт, — изумленно сказал он.

Он еще дважды нажал на курок карабина. Кто-то в толпевскрикнул от боли. Потом ружье выпало у него из рук, и он рухнул вниз и лежалтам, тяжело дыша, как собака, сбитая автомобилем. Изо рта у него хлынулакровь..

— Вы. У… Блю… Ублю… — и он умер.

— Что с ним? — спросил Гэррети. — Что с ним случилось?

— Он напал на них, — ответил Макфрис. — Должно быть, понял,что он на пределе, и решил умереть так. Он ведь думал, что мы все… И знаешь,Гэррети — мы бы могли.

— О чем ты? — Гэррети вдруг охватил страх.

— А ты не знаешь?

— Могли… С ним… — Ладно. Забудь. Макфрис отошел. Гэрретибила дрожь. Он не хотел знать, о чем говорил Макфрис. Не хотел об этом дажедумать.

ДЛИННЫЙ ПУТЬ — продолжался.

К девяти часам еще никто не выбыл, только Абрахам началстонать.

Было очень холодно, но никто не предложил ему никакойодежды. Гэррети опять подумал о первобытной справедливости, но это лишь вызвалоу него тошноту.

Есть совершенно не хотелось, и его пояс с едой был еще почтиполон. Бейкер, Абрахам и Макфрис — вот и все друзья, которые остались.

И Стеббинс, если его можно считать чьим-то другом.

В темноте он едва не налетел на Бейкера. В руках у тогочто-то звякало.

— Что ты делаешь?

— Считаю мелочь.

— Ну, и сколько? Бейкер улыбнулся:

— Доллар двадцать два.

— И что ты собираешься с ними делать?

Бейкер смотрел в темноту.

— Купи мне большой, — сказал он. Его легкий южный акценттеперь усилился. — Самый большой, с розовым атласом внутри и белой подушкой. Икрепкий, чтобы крысы не забрались туда до самого Судного дня.

— Бейкер? Ты что, спятил?

— Я хочу умереть. Пора. Разве ты не хочешь?

— Заткнись! — Гэррети опять била дрожь.

Дорога пошла в гору, прервав их разговор. Гэррети шел вверх,чувствуя боль во всем теле, в каждой его клеточке, и думал об идее-фиксБейкера, о гробе. Интересно, не последняя ли это вещь, о которой он думает?Периодически на них сыпались предупреждения. Вездеход ехал за ними; солдата,убитого Паркером, тут же заменили. Толпа монотонно кричала.

Гэррети пытался представить, каково это: лежать вторжественном полумраке, с руками, сложенными на груди. Не думать о боли,любви, ненависти, о деньгах. Ни о чем. Абсолютный ноль. Спасение от агониидвижения, от горького кошмара этой дороги.

Как это может быть?

Вдруг все — агонизирующая боль в мускулах, пот, струящийсяпо лицу, распухшие ноги — показалось очень реальным, очень дорогим. Гэрретидоковылял до вершины холма и быстро пошел вниз.

В 23.40 Марти Уаймэн получил пропуск. Гэррети совсем забыл онем — последние сутки Уаймэн не подавал никаких признаков жизни. Он и умербеззвучно. Просто лег и был застрелен. А кто-то прошептал, что это Уаймэн.

Вот и все.

К полуночи они были в восьми милях от границы Нью-Хэмпшира.

Дождь поливал, не переставая, и Абрахам начал кашлять тем жемокрым, захлебывающимся кашлем, что и Скрамм.

В четверть второго Бобби Следж попытался под покровомтемноты затесаться в толпу. Его поймали быстро. Гэррети подумал — не тот лисветловолосый солдат, что едва не застрелил его, вытащил бедного Следжа изтолпы и всадил в него пулю? Светловолосый был здесь, Гэррети видел его навездеходе.

Без двадцати два Бейкер упал и начал биться головой об асфальт.

Гэррети, не раздумывая, устремился к нему, но на плечо емулегла рука.

Конечно же, это опять был Макфрис.

— Нет. Хватит мушкетерства, Рэй.

Они пошли вперед, не оглядываясь.

Бейкер получил три предупреждения, потом как-то встал ипошел. Он прошел мимо них с Макфрисом, не глядя в их сторону. На лбу у негобагровела уродливая ссадина.

Около двух они вошли в Нью-Хэмпшир под аккомпанемент ревасамой большой толпы, какую Гэррети до сих пор видел, духовых инструментов иразрывов петард. В свете фейерверков поблескивали черные очки Майора. Рядом сним стоял губернатор Нью-Хэмпшира, потерявший ногу при штурме ядерного склада вСантьяго.

Гэррети опять задремал. Ему мерещился улыбающийся Уродд'Алессио в гробу. Рядом с гробом в качалке сидела тетка Бейкера и тожеулыбалась, как Чеширский кот. Они смотрели, как черный автомобиль без номеровувозит отца Гэррети. Отец в одном белье стоял между двух солдат, одним изкоторых был светловолосый, а другим — Стеббинс. Тетка Бейкера исчезла, толькоее улыбка висела в воздухе, раскачиваясь вместе с креслом… Снова выстрелы. ОБоже, они стреляют в него, это конец… Он сделал несколько скачущих, паническихшагов, пронизывающих его болью с головы до пят, прежде чем понял, что стрелялив кого-то другого. — Привет, — рядом с ним появился Стеббинс, ухмыляясь, кактетка во сне.

— Явился, ученая задница, — прошептал Макфрис.

— Моя задница не ученее твоей, — парировал Стеббинс. — Развечто немного.

— Ладно, заткнись, — Макфрис махнул трясущейся рукой и пошелпрочь. Около трех застрелили еще кого-то. Абрахам, пылающий гнева, казалось,светился в темноте, как падающий метеорит. Он продолжал тяжело, надсаднокашлять.

Бейкер шел с угрюмой решимостью, пытаясь избавиться от своихтрех предупреждений. Макфрис все сильнее сгибался, как больной старик. ТолькоСтеббинса, казалось, ничего не брало.

Остальные в большинстве своем уже вышли, казалось, запределы боли и страха, как Олсон. Они брели сквозь дождь и темноту, подобноожившим мертвецам. Гэррети избегал смотреть на них.

Перед самым рассветом почти одновременно застрелили троих.

Толпа рокотала, с вожделением глядя на распластанные тела.Гэррети это показалось началом жуткой цепной реакции, которая покончит с нимивсеми. Но последним оказался Абрахам. Он вдруг упал на колени, глядя невидящимиглазами в сторону вездехода. Потом рухнул на асфальт лицом вниз. Его оксфордскиеботинки дернулись еще пару раз и замерли.

Наступал рассвет. Последний день Длинного пути былпасмурным.

Ветер скулил на почти опустевшей дороге, как пес,потерявшийся в незнакомом и опасном месте.

“Мама! Мама! Мама! Мама!”